Дань

Девушка разрыдалась, закрыв лицо руками, а Великий Хан брезгливо отвернулся от нее. Его конь нетерпеливо бил копытом, но Кайсар не торопился спешиваться. Вскоре раздался визг, и охрана подтащила к нему упирающуюся ундир.

– Отпустите меня! Я сама пойду! – вопила ундир.

– Ага, сама! – хохотнул один из стражей.
– Да мы почти сняли тебя с повозки.

– Разве так должна приветствовать своего Хана преданная ундир, Исаф? – голос Кайсара замораживал, и женщина перестала вырываться.
– Отпустите ее!

– Приветствую вас, Великий Хан, - склонилась женщина в низком поклоне.

– Так куда же ты собралась, Исаф? – прищурился Хан.

– Никуда, Повелитель, - ответила ундир, не поднимая глаз. Она тяжело дышала, нервно переступая с ноги на ногу и, вообще, заметно волновалась.
– Я просто стояла возле повозки, когда охранники схватили меня и протащили по всему стойбищу, опозорив перед всеми.

– Ты испытываешь мое терпение, женщина! – рыкнул Кайсар.
– С тобой я разберусь позже. Сейчас я бы хотел видеть свою Сайхан Эмегтэй Эйлин!

Слово «сайхан», произнесенное Великим Ханом, как громом поразило всех присутствующих. К нему были обращены растерянные вытянувшиеся лица. Не каждый день услышишь, как правитель принародно признается в своей любви. Кайсар видел, как задрожала Исаф, готовая упасть в обморок от страха.

– Ну! – прикрикнул он на нее, приводя в чувство.
– Я жду! Где Эйлин?

– Я всего лишь выполняла ваш приказ… Вы повелели… - начала бормотать женщина.

– Где она? – Кайсар уже сходил с ума от беспокойства.

– На берегу, - выдавила из себя ундир.
– Выполняет женскую работу, как вы и велели.

– Одна? Без охраны?...

– Но…

О, больше он не желал слушать эту женщину. Пока. Пока воочию не убедится, что с Эйлин все в порядке.

– Веди! – терпение у Хана заканчивалось, он готов был душу из Исаф вытрясти.

Покачиваясь на ходу, Исаф побрела в сторону реки. Она шла так, словно каждый шаг давался ей с большим трудом, а к каждой ноге был примотан огромный тяжелый камень.

– Проклятый бог! Да, шевелись же, женщина! – воскликнул Етугай, и Кайсар увидел, что друг волнуется не меньше его самого. Осознание, что он не равнодушен к Эйлин, неприятно резануло где-то внутри.

Толпа, собравшаяся поприветствовать Хана, шествовала за ними попятам. Впереди показался крутой берег реки. Почти на краю стояла женщина, прижав руки к груди, и взволнованно наблюдала за чем-то внизу.

– Кто это? – спросил Кайсар.

– Сувда, служанка Эмегтэй Эйлин, - раздался сбоку чей-то женский голос.

Исаф вздрогнула и остановилась.

– Держите ее! – приказал Кайсар и пришпорил коня, направляясь к девушке.

– Мой Хан, - воскликнула Сувда, повернув к нему бледное личико.
– Там… там… мою Эмегтэй…

Он уже подбегал к обрыву, выискивая внизу хрупкую фигурку своей Эйлин. Девушка притаилась за огромной кучей котлов, сваленных на берегу. Рядом стоял пожилой саинарец, держа перед собой огромную плетеную корзину, сплошь утыканную стрелами. Их преследователи, побросав луки и вооружившись длинными кинжалами, приближались. Нападавших мужчин было двое и они находились в нескольких шагах от старика с корзиной.

Кайсар быстро оценил ситуацию, и, выхватив нож, метнул его в ногу одного из преследователей. Подбежавший Етугай точно так же обездвижил второго. Хан и его верный джинхар стали спешно спускаться вниз по извилистой тропке. Подбежав к нападавшим, они остановились. Те не подавали никаких признаков жизни, распластавшись на песке. Лица обоих были обезображены гримасой боли, а на губах выступила пена.

– Яд? – тихо спросил Етугай.

– Видимо, их хозяин очень не хотел, чтоб о нем узнали, - кивнул Кайсар другу и, развернувшись, побежал к Эйлин.

Он представлял, как испугана сейчас девушка, как колотится ее маленькое сердечко. Представлял, как обнимет ее и станет утешать ласковыми словами, говоря, что все позади и больше никогда он такого не допустит. Но княжна уже выбралась из своего укрытия, отряхнула свое страшное, коричневое платье , спрятала руки за спину, гордо расправила плечи и приподняла свой маленький подбородок. Проклятый бог! Даже в убогом одеянии, пережив все тяготы и ужасы этого дня, его Эйлин была прекрасна!

– Приветствую вас, мой Хан, - тихо сказала она, коротко кивнув.

– Мой Хан, - склонился в низком поклоне старик, стоящий рядом с Эйлин.

Не так Кайсар представлял их встречу. Ему очень хотелось увидеть теплую улыбку девушки, подаренную лишь ему, но вместо этого в синих озерах ее глаз застыл лед. Он огляделся. Котлы, река, его эмегтэй… Что она, вообще, могла здесь делать? Какую работу выполнять? Потом перевел взгляд на уже почищенные котлы и чуть не застонал. Благодаря скудному уму этой ведьмы Исаф, хрупкое доверие, только начавшее зарождаться между ними, было разрушено. Отдавая тот приказ в порыве гнева, он даже не задумался о том, как могут извратить его женское коварство и зависть. Кайсар даже хотел отменить его, когда Эйлин улыбалась ему, но в спешке, когда все мысли были заняты предстоящим боем с оторогами и спешным отъездом, совсем позабыл об этом.

– Спасибо, - повернулся он к пожилому мужчине.
– Ты оказал мне неоценимую услугу, отец! Ты защитил ту, что дорога моему сердцу! Объявляю тебя ханским другом и жалую звание нукера. По приезду получишь табун лошадей и хороший надел земли близ Аршаима.

– Благодарствую! – упал на колени старик и в его глазах заблестели слезы.

– Твой род возвысится. Назови свое имя, мой нукер, - ответил ему Хан.

– Октаем кличут, - старик тяжело поднялся.
– Да и нет у меня никого, дочка сестры моей покойной разве что – Сувда. Она вашей Эмегтэй прислуживает.

– Выдадим ее замуж, - сказал Кайсар и старик заулыбался.
– Тем более она теперь твоя наследница. Богатая.

– Да озарит Мать Всех Степей тебя своей благодатью, мой Хан!

– Ступай, Октай – нукер Великого Хана, - и старик стал подниматься по извилистой тропке, пошатываясь от счастья, а Кайсар обернулся к Эйлин.

Девушка безучастно смотрела куда-то вдаль, где за рекой виднелся лес, и молчала. Кайсар поднял взгляд и увидел, как друг не спеша поднимается на крутой берег, где собралось почти все стойбище. Там наверху служанка Эйлин со слезами бросилась на грудь своего дядюшки, встретив его тепло и приветливо, а здесь он чувствовал лишь пронзающий холод.