Дань
Шрифт:
– Прикажете истопить баньку? – не унималась Сура. Только служанке тяготы жизни языка не прищемили, но тут уж ничего не попишешь.
– Пусть принесут лохань сюда, да воды вдоволь. Мыла пусть подадут ромашкового с медом, а полотно – что маменькой вышито, - распорядилась Эйлин, и хоть на какое-то время в горнице стало тихо.
Купание немного успокоило княжну, а аромат трав и меда взбодрил. Не может жизнь измениться так быстро, просто тоска по любимому делает краски мира мрачнее, чем они есть на самом деле. Нужно привыкать, что теперь будет только так и никак иначе.
– Ах, до чего же хороши ваши новые платья, -
– Помолчи! – прикрикнула на служанку Эйлин.
Такой язык укоротить всем на благо. Воспоминания о Туроском князе были княжне неприятны.
– Если я молчать стану, так как же вы узнаете, о чем я думаю? – ничуть не обиделась горничная.
– Тогда расскажи, как вы жили здесь без меня, - попросила княжна. – Как поживает Бабушка Акиша? Как ее здоровье?
– Так я ее почитай с вашего отъезда и не видывала, - тут же откликнулась девушка. – Князь как подати поднял, так нас работой и загрузил.
– Подати поднял? – нахмурилась Эйлин.
– Так дань Хану платить надобно, а откуда сокровищ взять? Неужто мы без понятия? Люди за вас, княжна, готовы денно и нощно пахать. Как только брат вас проводил, вернулся и тут же поднял. Ратников половину прогнал, дескать, нечего княжий харч лопать. А потом людишки пропадать стали…
– Пропадать? – осторожно переспросила Эйлин. – На деревни и села Калиши нападали отороги?
– Отец-Заступник суров, да справедлив, - мотнула головой Сура. – Чудища не нападали, а вот людишки пропадать стали: то охотники не вернутся, то девки по грибы пойдут и сгинут, то бабы на ручьях белье стирают и исчезнут.
– И что брат? – прищурилась княжна.
– Ищут, говорит, - пожала плечами горничная. – Да токма один он по лесам скачет, никого с собой не берет. Даже Гавра Тишайшего, вашего батюшки еще справника, с собой не берет. Тут народ уж шептаться стал, да вы приехали. Авось жизнь и наладится. Так какое платье надеть изволите?
– Подай серый кафтан, да сапоги сафьяновые, - приказала Эйлин, расчесывая волосы.
– Ой, а сапожки-то вам в терему зачем? – тут же последовал вопрос.
Княжна вздохнула и не ответила. И как она раньше терпела эту девчонку? И как же ей не хватало верной, мудрой не по годам Сувды.
Впрочем, подавая госпоже наряд, Сура уже болтала о другом, о сапогах не вспоминая.
Вниз Эйлин спустилась поздно. Уже все собрались в горнице. Брат расстарался и накрыл богатые столы, словно в последний путь провожал и ее, и гостей. Никогда Калиша не была столь расточительной, а для хлебосолия хватило бы и половины выставленного.
Печеных лебедей сменяли сдобные хлеба и говяжий бок, перепела, рыба на зеленых листьях морского салата, всевозможные вареные гады, грибочки да огурчики квашеные, поздняя земляника, щедро залитая топленым молоком, груши в меду с орехами, вафли да пироги… А потом Эйлин и вовсе перестала следить. Она пригубливала хмельной ягодный напиток каждый раз, как прославляли имя Великого Хана.
Етугай слушал хозяина, скупо улыбался, но княжна
видела, насколько джинхар внимательно за всеми наблюдает. И вопросы князя ему не нравились.– Когда отбываете назад, в саинарские степи? – спросил его Раен.
– Осмотрюсь здесь, - пожал плечами Етугай. – Посмотрю, как устроилась княжна, а потом, может, и останусь.
Мужчины рассмеялись, но то был совсем не веселый смех, не от сердца он шел, а из-за хитрости человеческой. Эйлин очень сожалела, что повелась на речи брата и перенесла свой поход к Акише. С каждым мигом над ней словно тучи сгущались, черное предчувствие подкралось и сжало тисками сердце девушки.
Она пыталась гнать от себя эти мысли. Ну что может с ней случиться дома? Оторогов нет, Туроский князь отбыл дальше на север, а брат… Это ведь Раен! Ее родной и любимый Раен, который был ей защитой после смерти родителей. Не может же он…
Мысли путались, неимоверно клонило в сон. Уже соловыми очами Эйлин посмотрела на саинарцев - все как один спали. Лишь Етугай все еще встряхивал головой, но и он уже находился меж сном и реальностью.
Мрак плотным покрывалом накрыл княжну и не отпускал, пока сквозь дрему она не услышала голоса:
– Вижу… Расстарался ты в этот раз… - прокаркал чей-то совсем древний голос. Было непонятно, кому он принадлежит: визгливому старику или простуженной старухе.
– Верши ритуал. Я давно заслужил и хочу получить свое, - ответил второй голос. Хозяин пытался его изменить, но Эйлин все равно узнала бы говорившего.
Ей хотелось крикнуть: «Стой! Что же ты делаешь?». Но увы, она не могла пошевелить даже мизинцем, лишь на слабые вдохи была способна в тот момент девушка. Веки стали пудовыми, и приоткрыть их было выше ее сил.
– Поторапливай своих оторогов. Сегодня нас ждет славная жатва, - прокаркал старческий голос. Все-таки старуха, но Эйлин ее не знала, в отличие от своего брата.
***
Степной барс внутри Хана скулил и прижимал уши. Он топорщил шерсть на загривке, словно чувствовал врага. Признаться, и самого Кайсара ощущение опасности не покидало с тех самых пор, как он вышел из пути, построенного с помощью силы Матери Всех Степей.
Хан рассчитывал, что окажется рядом с Калишей, но что-то сбилось, и городища он не увидел даже с высокого холма. Он находился на северных территориях, здесь молились иным богам, и возможно поэтому Кайсар не попал в нужное место. Или попал? Деяния высших не подвластны разуму человека.
Чуть сжав бока вороного жеребца пятками, Хан заставил идти того чуть быстрее. Лесная дорога была узкой, но пользовались ею часто. Етугай оставлял видимые только им двоим знаки, и Кайсар читал их, понимая, что маленький караван княжны проехал здесь пару дней назад. Друг словно предвидел, что Хан бросится за ними следом.
А разве могло быть иначе? Сейчас он понимал – нет. Без Эйлин его жизнь невозможна.
Конь всхрапнул и остановился, учуяв кого-то. Кайсар прислушался, но привычных лесных звуков ничто не нарушало, но барс тоже кого-то заметил.
– Выходи, коли с добром. Не трону, - произнес он.
И никак не ожидал, что на дорогу выйдет сухонькая старушка в темном сарафане, лаптях и вышитом кокошнике, покрытом красным платом. Она опиралась на посох, но ступала бесшумно и бодро.
– С ночи тебя дожидаюсь, - вместо приветствия заявила вещунья.