Дань

Натянув на себя штаны и сапоги, накинув халат, он отправился в свои покои, чтобы самому взглянуть в глаза тому, кого еще сегодня считал другом.

Войдя, Великий джинхар неспешно направился к окну, не обращая внимания на сжавшуюся в комочек женщину. Сложив руки на груди, он смотрел вдаль. Вид на озеро и ближайшие сопки, раскинувшийся из окна, всегда его умиротворял и приводил в благостное расположение духа, но только не сегодня.

Воистину предательство – худший грех для воина. Только смерть или жизнь в бесконечном позоре сможет погасить его.

– Мой джинхар, - окликнул его Фарух, ожидая распоряжения.

Кайсар коротко кивнул, и в покои, чеканя шаг, вошел Джаргал в сопровождении двух могучих закиров.

Подняв взгляд на бывшего друга, джинхар прищурился, изучая его лицо. Джаргал стоял выпрямившись, расправив плечи и чуть расставив ноги, и также прямо смотрел ему в глаза, словно не чувствовал своего позора. Ни один мускул не дрогнул на красивом лице мужчины. Борьба взглядов, сопровождаемая молчанием, затягивалась. Где-то сбоку жалобно всхлипнула Таша, и Джаргал перевел на нее взгляд, наполненный тревогой. Увидев сжавшуюся в уголке женщину, он растерял свою прежнюю уверенность.

– Зачем ты хотел видеть меня, Джаргал? – голос Кайсара мог бы заморозить.

– Я пришел понести заслуженное наказание, мой джинхар, - мужчина чуть склонил голову.

– В чем твоя вина, мой лучший тысячник?

– Я не справился со своим сердцем.

– Сила воина в его стойкости, честь воина в его преданности, Джаргал, - сказал Кайсар. Он подошел к тысячнику и за подбородок поднял его склоненную голову.
– Слабость – позор для мужчины, предательство – позор для саинарца.

– Я виноват, мой джинхар, - прошептал бывший друг, глядя ему в глаза.

– Есть ли оправдания твоему поступку?

– Я полюбил…

– Полюбил? Ты воин, Джаргал! Ты был моим другом, почти братом! Мы в бою прикрывали спины друг друга! – закричал Кайсар.
– И все это ты перечеркнул лишь потому, что полюбил? Одна женщина тебе стала дороже, чем честь, друзья, чем все вокруг, чем твоя жизнь? Скажи же мне, друг мой бывший! Скажи, глядя мне в глаза!

Джаргал вновь выпрямился, прямо посмотрел в глаза Кайсару, потом с нежностью взглянул на Ташу и тихо сказал:

– Она мне дороже всего на свете, мой джинхар. Я люблю ее и с радостью отдам за нее жизнь.

– Жизнь? – Кайсар не понимал, как можно быть таким идиотом, а ведь он дал ему время одуматься и оправдаться. И чем же он оправдал свое предательство? Любовью?! – Жизнь, она разная бывает…

А затем повернулся к закирам и приказал:

– Женщину заклеймить печатью позора и отправить родичам, мужчину оскопить и разжаловать в рядовые!

Не успел он договорить, как Таша, рыдая, бросилась ему в ноги:

– Господин мой, я никогда ни о чем вас не просила… Умоляю! Заберите мою жизнь! Это я во всем виновата! Я! Я!

Услышав эти слова, Джаргал бросился к возлюбленной, отрывая ее от ног Кайсара и прижимая к себе. Рыдания душили ее, она всхлипывала и вздрагивала.

– Любимая, не говори так никогда, - шептал ей Джаргал.
– Пусть на таких условиях, но ты будешь жить!

– Я… не стану… жить… без тебя… - причитала Таша, со всей силы вцепившись в халат тысячника.
– Ни дня… ни секунды…

– Глупая! Я смогу вытерпеть все, что мне определит воля Матери Всех Степей, если буду знать, что ты жива. Я стану жить надеждой на встречу, пусть мимолетную, - женщина зарыдала еще громче.

Кайсара порядком утомило развернутое представление. Он злился из-за того, что никак не мог понять, что за сила заставляет гордого воина пресмыкаться перед женщиной. Он знал лишь одну женщину, перед которой он готов был склонить голову – это его приемная мать Сайхан Эмегтэй Анира. Что бы он сделал для нее? Многое, но это совсем другие чувства, уважение, благодарность, преданность. Он не понимал, как можно испытывать глубокие чувства к женщине, с которой делишь ложе. Кайсар допускал страсть и желание, но любовь… Любовь у воина может быть только к матери и к Родине, остальное блажь. А женщине вообще нужна лишь твердая, богатая рука.

– И это стоит твоей разрушенной жизни? – спросил он у бывшего друга.

Тысячник ответил не раздумывая:

– Стоит. Каждая секунда, прожитая рядом с любимой, стоит этого! – Джаргал нежно погладил Ташу по растрепавшимся волосам и тихо продолжил: - Когда-нибудь, Великий джинхар, ты поймешь меня, когда на твоем пути встретится женщина, каждый вздох которой будет для тебя бесценен.

– Вряд ли такая женщина родится на Элитаре, - Кайсар повернулся к Таше.
– Разве я мало тебе давал? У тебя было все: шелка, драгоценности…

– Я бы никогда не предавала тебя, мой Господин, - слезы женщины вдруг высохли.
– Но встретив Джаргала, я поняла, что пошла бы за ним хоть на край света, будь он последним нищим!

Кривая ухмылка исказила лицо Великого джинхара.

– Последним нищим говоришь… Проверим, - он обернулся к закирам.
– Я отменяю свой приказ. Все имущество бывшего тысячника, ныне десятника Джаргала переходит в ханскую казну. Он приписывается к своей бывшей тысяче. Свободны.

Закиры поклонились и поспешили выполнить указание джинхара.

– Ну, вот и сбылась твоя мечта, Таша, - обманчиво ласковым голосом произнес Кайсар, поднимая женщину с колен.
– Теперь ты принадлежишь почти последнему нищему.

Таша не могла поверить в услышанное. Она замерла, потом взгляд ее прояснился, и девушка улыбнулась искренне и открыто.

– Спасибо, мой Господин! Спасибо! Вы вернули меня к жизни! Век буду молить Мать Всех Степей, чтобы послала вам здоровья, долгих лет и удачи на всех ваших путях!

– А ты что скажешь, бывший лучший друг? – спросил джинхар, переведя взгляд на мужчину.

Джаргал подошел и нежно обнял девушку.

– Десятник, женатый на любимой женщине, это гораздо лучше, чем тысячник, никогда не познавший любви!
– бывший друг вопросительно взглянул на Кайсара: - Кстати, почему десятник?

– Защищать свою спину в бою я тебе не доверю… пока, а вот тренировать молодых воинов, зная твой опыт, позволю. Но буду за тобой приглядывать, - Кайсар прищурился.
– И не дай тебе Проклятый Бог меня разочаровать!

– Я постараюсь оправдать твое доверие, мой джинхар! – низко склонился перед ним десятник, а поднявшись, повел свою женщину к выходу, но вдруг на полпути обернулся.
– На свадьбу придешь? Правда она будет скромной…