Dantalion

Тоши пыталась скомпоновать всю информацию в голове, кажется, она и вправду пропустила непозволительно много событий и теперь не совсем понимала, что происходит. Но, видимо, Айзен начал действовать.

— Что еще за синигами? Может, я знаю его?

— Не суть дела, он все равно труп.

— А?

Тоши не успела возразить, как Гриммджоу, подхватив её за бока, перевернул, подмяв под себя и наклонившись к её уху, разъяренно-завораживающим голосом, от которого прошлись мурашки, прохрипел:

— Потому что я убью их всех до единого с малейшей каплей реяцу. И ни ты, и ни твой Айзен мне не указ.

Внутри Тоши все похолодело от одного голоса и взгляда, она попыталась возразить, но все моральные протесты утонули в грубом поцелуе. И лишь когда Гриммджоу переместился к её шее, Тоши возмущенно сбивчивым голосом протараторила:

— Я, конечно, понимаю, что говорить о том, какой это ужасный поступок с моральной точки зрения — бессмысленно. Но может, ты передумаешь хотя бы потому, что вряд ли Айзен тебя погладит за это по головке?

— Мне откровенно наплевать, что он думает, иначе бы ты сейчас подо мной не лежала.

— Гриммджоу, пожалуйста, — Тоши попыталась оттолкнуть Сексту, но перевес силы явно не был на её стороне. Гриммджоу поднялся, зажав губы синигами большим пальцем, предупреждающе прошипев и взглянув в её глаза, что горели укоризненным огоньком.

— Будешь мне указывать, я пополню список твоим именем.

— Как страшно.

Тоши проснулась, почувствовав, как матрац подался вверх под телом. Постель опустела, а хлопок дверью лишь подтвердил, что Гриммджоу ушел, даже не попрощавшись. Хотя это было в его стиле, поэтому синигами и не думала обижаться, хоть и ощутила пустоту, что принес за собой уход арранкара.

Небрежно набросив на себя одежду, она с босыми ногами направилась обратно к творческому беспорядку и опустилась на колени рядом с устройством, что она начала собирать. Приложив небольшую, едва заметную металлическую иглу к пальцу, Орикава отвела прибор в сторону, и за иглой потянулись капельки крови из проколотого пальца, боль от которого она даже не ощутила.

В скучном раю живет идеальный Бог. Он воплощает твои сладкие грезы в осязаемую реальность, он дает тебе крылья, чтобы ты взлетел в небо, он дает тебе дыхание, чтобы ты почувствовал запахов цветов. Он дает тебе жизнь, чтобы ты сражался за него. А потом ломает тебя себе в удовольствие.

«В этом скучном раю, наконец, завелся Бог.

Странно, я никогда не задумывалась об Обществе Душ или Уэко Мундо с теологической точки зрения, но если задуматься, то мы похожи на тех людей, что брошены на произвол судьбы в мире живых.

Но он решил взять на себя это бремя. Зачем я тебе? Не раз этот вопрос секирой вставал передо мной. У одних богов не было своей спутницы, они были подвержены аскетизму. Другие же наоборот предавались распутству. Но ты не похож ни на одного из них. Особенный Бог.

Я думала, что знала, почему именно ты, в отличие от того, почему ты выбрал меня.

Ты дал мне то, что я хотела. Сдержал обещание, избавив от «амнезии». Спас мне жизнь. Но все это ложь.

Почему меня не отпускает ощущение, что меня ломают железным прутом? Каждый день, этот бог бьет меня по рукам, чтобы я не могла взять, что хочу. По ногам, чтобы не могла уйти. Разбивает мне губы, чтобы я не смела рассказать правду. Меня ломают день за днем, а я продолжаю восхищаться новым богом. Или уже нет? Я даже не могу понять, люблю ли тебя. Рангику описывала это чувство совсем иначе, это не то, что я чувствую к тебе.

Я всегда восхищалась тобой, как отцом. Наставником, Капитаном. Но потом это переросло в нечто личное. Меня просто приручили добротой и лаской. Кормили пряниками, а теперь бьют кнутом.

Но то, что зародилось в моем сердце сейчас… Ненависть. Нет, лично я её не ощущаю. Скорее наоборот, просто новое возвышающее и окрыляющее меня ощущение. О нем ли говорила тогда Рангику? Так может ли означать, что все мои “чувства” — лишь фальшь по отношению к Айзену?

Ведь получив сравнение сейчас, то, что я испытываю к Гриммджоу, намного живее, намного сильнее. Не приносящее боли.

Я лишь жажду прикоснуться к нему, к его грубой, но завораживающей силе, я хочу его всего, без остатка. Хочется просто царапать кожу до крови, хочу вновь почувствовать горячие губы, что будут слизывать крупинки крови с моих разбитых губ. Даже если он захочет убить меня, смерть от руки Гриммджоу я приму охотнее.

Мой личный маленький искусственный рай вне шахматной игры Айзена. Пускай он думает, что все идет по его плану.

Если Бог не хочет говорить правду и прекратить игру, я просто временно переверну шахматную доску, чтобы одна из фигур затерялась, укатившись в дальний угол».

В глазах Тоши отражались алые капли, что падали на лощеный пол, разбиваясь на крупинки. И с каждой каплей перед глазами уже всплывала некогда отдаленная картина с повешенным арранкаром в её комнате, из чьего вспоротого живота стекала кровь. Но теперь эта кровь сочилась из отсеченной руки Гриммджоу, чья ярость обрушилась уже не на первого арранакара-медика, который тщетно пытался оказать ему помощь, но Джагерджак считал, что в ней не нуждается и попусту испепелял пустых.

— Гриммджоу, прошу, позволь им обработать рану, — немного хрипловатым голосом попросила Тоши, смотря в другую сторону. Ей было больно смотреть на его рану, будто боль пронзала больше её, чем Сексту, теперь уже бывшего.

— Пошла прочь, синигами! — зарычал Секста, пустив баллу в её сторону, что ударила по стене рядом. — И хватит пускать сопли, иначе я оторву тебе руку, если так хочешь посочувствовать.

Тоши не плакала, но её глаза все равно предательски блестели, от чего она злостно прикусила губу.

— Это сделал Айзен?

Гриммджоу, на мгновение успокоившись, откинулся на спинку кушетки, и медики наконец смогли хотя бы подойти.

— А тебе ли не все равно?

— А ты как думаешь? Распиналась бы я тут, зная, что за это могу получить мечом в сердце? — вспыхнула Орикава от задевших слов, что резанули сердце похуже лезвия. — Я ведь тебя предупреждала, но…

Но объяснять это Сексте было бесполезно. Она лишь сильнее взбесила его. Пытающийся оказать помощь арранкар-медик закончил свою работу тем, что Гриммджоу проткнул его насквозь рукой, что, казалось, тянулась сейчас к Тоши. Если следовать закону самосохранения, синигами уже следовало бежать, но она упорно оставалась на месте, и окропленная чужой кровью рука бывшего Сексты сжала её горло.

— А то, что я могу вырвать твое сердце — тебя уже не пугает, синигами? Хуже мне уже не будет, так что меня остановит?