Дар памяти

Фелиппе, - открываю глаза, чтоб посмотреть на него.

Да?

Он в расстегнутой рубашке, и у него вид почти ангела.

И часто у вас бывают такие землетрясения? Вот именно такие.

Он смотрит на меня пристально:

Ты хочешь сказать, что?..

Что это дело чьих-то паршивых рук? Да.

Нет. Нет. Это невозможно, Сев.

Почему невозможно?

Ключ в нашей семье только один, и я единственный могу открывать этот подвал, и именно я уже который год подряд ставлю на него чары. Даже когда ключ был не у меня, чары ставил я. А человек, у которого второй ключ, понятия не имеет, где подвал находится.

Это могла быть ловушка для кого-то, кто не является членом семьи…

Нет, с этим все нормально. Чары те же, что и на доме. В подвал не может зайти никто с дурным намерением.

Да, только в дом кто-то зашел…

Да.

Тот же, кто и в подвал.

Он отворачивается, встает и отходит к окну.

Когда все началось, что ты делал, Фелиппе?

А ты?

Я искал книгу на тему, как определить стихию. Что ты делал, Фелиппе?

Сложив руки на груди, он стоит на фоне окна, на своем любимом месте, и я понимаю, насколько буду скучать по таким вот моментам потом.

Я нашел нужную книгу, «Юноша, дракон, море и дочь мавританского повелителя», автор Херардо Молина, я взял ее в руки и стал проверять. А потом начались толчки, я упал, уронил книгу, ты закричал, и я бросился к тебе. И…

И?

А дальше я в окаменении, и ты меня вертишь над водой.

Фелиппе подходит ко мне и, обхватывая мои руки своими, заставляет выпить то, что осталось в бокале.

Какого черта ты это делаешь? – устало спрашиваю я.

Он молчит.

Ладно, ты любишь его, это понятно…

Я сам не знаю, что хочу сказать. «Ты же знаешь, что он к тебе не вернется». «Мы же все равно просто спим, почему бы нам не спать дальше?». «Тебе что, было плохо со мной?» «А может, попробуем еще раз?» Это все так жалко, жалко. Кажется, таким жалким я чувствовал себя только с Поттером. Но с Фелиппе хуже – потому что в нем слишком много доброты. И это настоящее. Здесь, в этом доме я проигрываю так много, как только можно проиграть в этой жизни сейчас, когда в ней нет Лили.

Нет, дело не в этом, - Фелиппе не отворачивается, смотрит прямо, и этот взгляд почти не вынести.
– Мне… слишком хорошо с тобой. И я боюсь привязаться к тебе. Тогда распутывать будет еще сложнее, чем сейчас.

Я киваю. Это понятно. Почему бы мне и не поверить ему?

А ты меня не полюбишь никогда, - продолжает он.

Почему… ты так думаешь?

Он прав. Скорее всего прав, да и с судьбой спорить бесполезно. Я же с ней уже договорился, с судьбой. Но все равно так хочется, отчаянно хочется задержать все это. Хоть на миг. Никогда не умел ни терять, ни отрекаться. Ни-ког-да.

Я… не подхожу тебе. Думаю, это одна из проблем тех, кто связан с тобой. Ты – весь слишком, и человек, который подойдет тебе – тоже должен быть слишком. Кто-то равный. Ты не сможешь полюбить кого-то меньшего, чем ты сам.

Я киваю. Конечно, он прав. Возможно, не стоило даже и пытаться перейти границу и переводить связь в нечто большее, чем одноразовый трах. Но возможно также, что ни я, ни Фелиппе – мы просто не умеем по-другому.

Я ведь буду участвовать в ритуале. И… ты можешь приходить сюда, как друг, ты знаешь это.

Я чувствую комок в горле.

Вряд ли. Вряд ли я смогу приходить сюда, как друг.

Не спеши отвечать.

Я встаю и прохожу мимо него к окну. Немного кружится голова. Фелиппе заходит ко мне со спины, и я позволяю ему это, как когда-то, в самый первый раз. Откидываю голову ему на плечо. Мне нечего опасаться здесь, я это знаю. Хочется рассмеяться.

И да, я смеюсь.

Что ты? – спрашивает Фелиппе.

Один человек сказал мне, что у меня трудности с доверием.

Я понимаю. Знаешь, один тип рассказывал мне про прошлые жизни. Он говорил, что если ты в этой жизни встречаешься с человеком, с которым у тебя было все хорошо в прошлой, то ты сразу чувствуешь, что он свой.

Я свой для тебя?

Да. Ты свой. Забудешь меня? – спрашивает Фелиппе, касаясь губами моих волос.

Я качаю головой.

Сильные ладони скользят по моим предплечьям.

Хочешь?

Я разворачиваюсь и, коснувшись губ Фелиппе легким поцелуем, отодвигаюсь и ерошу его мягкие волосы. Последняя жалкая попытка запомнить ощущения, которых мне никогда больше не испытать.

Да, хочу.

Я все еще чувствую себя слабым. Быть может, у меня даже не слишком получится. Но это наша последняя ночь, и какая бы она ни была, я все-таки вырву ее у своей глупой судьбы. И если есть во мне хоть какая-то любовь или нежность, есть во мне что-то, что можно отдать, как сегодня воде, то я отдам это все, до конца, сейчас и здесь.

Назавтра я все еще чувствую себя не в своей тарелке. Головная боль усиливается. Кроме того, в обеденный перерыв меня вызывает к себе Альбус и подробно расспрашивает о лечении. Кажется, он что-то подозревает.

А после идут пары этого чертового Гриффиндора. И посередине занятия я вдруг ловлю на себе взгляд Поттера. Вызывающий взгляд, полный самой черной ненависти, а еще – основанной на этой ненависти твердой решимости что-то сделать со мной. И в одно мгновение понимаю пренеприятнейшую вещь – он знает все. Поттер знает все, потому что он сбросил мой Обливиэйт!

========== Глава 84. Страх ==========

14-16 марта

Чаша была из чистого золота. Блики свечей отражались в больших круглых боках, прерываясь лишь на широкой полосе матового, красного с золотистыми буквами узора. Жидкость, плескавшаяся внутри, была непроницаемо черной.

Впрочем, Хенрик не очень-то и смотрел в нее. Знал по опыту, что все равно ничего не выйдет. Его больше волновали руки Карла, двигавшиеся словно бы сами по себе. По самые запястья они погружались в потрепанную и не слишком чистую плетеную коробку, слышно было, как пересыпались под крышкой, перетекали меж пальцев костяные пластины. Зелье в чаше колыхалось в такт колебаниям светильников и движениям плеч. Глаза Карла были закрыты. Его лицо ничего не выражало.

Вдруг из самой сердцевины черной жидкости словно бы ниоткуда возник язычок пламени, лизнул темную поверхность, за ним второй, третий.

Пора, - сказал Хенрик.

Карл встряхнулся и резко, одним движением, вытащил из-под крышки горсть костяных пластин. Разжал пальцы. Желтые, потрескавшиеся пластинки с полустершимися зелеными и красными символами посыпались с глухим стуком на мягкую ткань.

Открыв глаза, Карл схватил обеими руками чашу, стоявшую между ним и Хенриком, и вылил жидкость на пластинки. Они мгновенно занялись рыже-черным пламенем. В комнате раздался пронзительный, закладывающий уши, визг. Хенрик отвернулся. Пластинки корчились в муках, словно еретики на костре инквизиции, тянули расколотые углы вверх, словно руки, умоляя о спасении. Удушливый дым валил Карлу прямо в лицо, в комнате запахло горелым мясом.