Дар памяти

У него горят глаза. Он так счастлив, и когда он вываливается из камина, отряхивается, обхватывает меня – если я успеваю встать, оплетает руками и ногами, вися на шее, или, если не успеваю, наваливается сверху и принимается целовать, - это счастье так и льется из него на меня, и я, как могу, заталкиваю подальше тревогу, чтобы не пугать его.

«Ты что? – говорит он ласково, когда я все-таки не выдерживаю и пытаюсь заговорить о том, что нельзя быть столь беспечным. – Никто не может узнать. Меня назначило министерство! Я же говорил тебе – один из владельцев нашей партнерской конторы, он маг, ему принадлежат и маггловское бюро, и магическое, и мой босс ссужает меня ему иногда. А замки и дворцы – это же моя специальность. В Испании я вообще единственный специалист в своем роде, именно потому, что разбираюсь в архитектуре еще и маггловской и в старых замках, которые строились наполовину так, наполовину так».

Мортимера Китса я и сам знаю, даже делал для него зелья не раз, когда он бывал в замке. А вопрос подновления чар встает примерно раз в год и примерно в это же время. В этот раз это тоже должен был быть Мортимер, но ему некогда, потому что у него в Америке женится старший сын. Альбус отправился к нему в контору поговорить с архитекторами, которых Мортимер предложил на замену, и одним из них оказался Ромулу. Ромулу при этом пребывает в полной уверенности, что сам напросился, но я-то прекрасно понимаю, что Альбус его узнал.

Все логично, вот только слишком легко, чтобы поверить в подобные совпадения. И не понимаю, за каким чертом Альбусу это нужно самому.

Разумеется, свое знакомство мы не афишируем. Официальная версия – встретил по просьбе директора, показал замок и на том разошлись в разные стороны благополучно и навсегда. За завтраком и ужином Ромулу обычно садится между Роландой и Чарити, которая с некоторых пор вдруг стала завтракать со всеми. Обе вцепились в него словно клешнями – он потом рассказывает, как Чарити без конца спрашивает его о маггловском мире, а Роланда, конечно, принялась за ним ухаживать, и ужина не обходится, чтобы она не дотронулась до него «случайно» ногой под столом. Мне их с того места, где я сижу, видно только краем глаза, и я специально завожу разговор с Филиусом, чтобы повернуться в его сторону, но это не помогает – я спиной чувствую, что Ромулу там.

И хуже всего, что и там ему нравится. «Ну, прекрати меня к ним ревновать. Чарити вообще-то замужем, и она ко мне не пристает. Ну а Роланда… Роланда просто несчастная женщина, вот и все. Мне кажется, она вообще влюблена в тебя, потому что так поглядывает на тебя, когда со мной флиртует, будто пытается вызвать ревность… И она обещала научить меня летать на метле!»

Да, на метле он летать не умеет, это правда… Несколько раз он так дразнил меня Роландой, и умом я понимал, что все это было просто игрой, но раз на четвертый, когда он, ухмыляясь, сказал, что они собираются начать уроки с завтрашнего дня, я едва смог совладать с чувствами. Не знаю, что на меня нашло. Может быть, так просто совпало – накануне два дня подряд обещанные Маршаном проблемы с потенцией проявлялись во всей красе, и я не мог перестать об этом думать. И тут, стоило ему упомянуть Роланду, как кровь бросилась мне в голову, сердце застучало как бешеное, и я вынужден был опуститься на диван, потому что ноги внезапно перестали меня держать. Не знаю, что бы случилось дальше, возможно даже, я бы ударил его, но он и сам, видимо, понял, что зашел слишком далеко, прочел все по моему лицу и, кинувшись мне на шею, принялся всячески заверять, что без меня летать не будет.

Это был единственный вечер, который мы, когда он был в Хогвартсе, провели не вдвоем. Я ушел в лабораторию, прикрываясь зельем для Люпина, а на самом деле я просто не мог смотреть ему в глаза. Я так и уснул там, над столом, сидя на жестком стуле и сквозь сон мне все мерещилась Лили, и как я обзываю ее «грязнокровкой». Ничего не изменилось во мне за восемнадцать лет. Ни-че-го.

Ромулу пришел за мной под утро, вел себя так, будто бы ничего не произошло, сказал, что не может без меня спать, и заставил дойти до постели. Я еще два дня ждал, когда же он осознает наконец, кто я такой, и просто-напросто не вернется после своей очередной отлучки, но ничего подобного, конечно же, не случилось. Я вглядывался в его лицо из-за завесы волос, но на нем не было ни намека на тень, он по-прежнему казался счастлив, да что там - почти пьян этим счастьем, и в конце концов я не выдержал и заговорил о нашей размолвке сам. Извиняться я не умею и, разумеется, не люблю. Признать, что я не прав, для меня тяжелейшее из унижений, и полдня, пока я готовился к разговору с ним, я будто заново переживал все наши ссоры с Лили. В том числе и последнюю. Минутами я хотел, чтобы он сказал, что это все пустяки, а минутами мне казалось, что теперь-то уж он точно не сможет игнорировать ни мой нрав, ни наши разногласия, ни то, что все это ненадолго и уж точно ненавсегда. И в эти минуты я почти хотел, чтобы все кончилось. Чтобы он уже перестал врать и мне, и себе. Ну невозможно же, чтобы он любил меня? Невозможно же, чтобы столь совершенному, столь чистому человеку, мальчику, как он, нравился кто-то вроде меня…

Почти хотел… Потому что часть меня, конечно, даже не разрывалась – распадалась внутри от горя от одного только намека, что он уйдет. Я слишком глубоко завяз в этом, слишком. Скелет, который я нарисовал на пергаменте одной из ученических работ, отличное тому доказательство.

Но он не ушел. Он вообще не помнил, что мы ссорились. Это было еще хуже – должно быть, он настолько не хотел видеть правду, что предпочитал даже для себя делать вид, что ничего не произошло. Он явно был озабочен и спросил, не болен ли я. Я же просто-напросто потерял дар речи. Да что там – он выглядел настолько удивленным, что я на несколько секунд и вправду поверил, что сам схожу с ума. Не знаю, каким чудом я удержался, сказав, что мне нужно прогуляться, и весьма приблизительно помню, как добрался потом до Астрономической башни.

И обнаружил там Альбуса. Он стоял в серой, самой тонкой своей робе у перил и смотрел в долину. Ветер развевал его волосы и бороду, и казалось, он стал настолько прозрачным, что вот-вот и сам улетит. Едва я сделал шаг в его сторону, он обернулся.

Не стоит оставлять одних тех, кого мы любим, Северус, - сказал печально. – И нельзя позволять им оставлять нас.

Прошел мимо и сгинул в темноте лестницы, прежде чем я успел его остановить.

Я глотнул воздуха, к которому примешивался вкус дыма – погода была не только ветреная, но и сырая, и в этот момент мне в голову пришло, что он рассуждал не просто так, не в общем, а что это, быть может, было предупреждение. Путаясь в полах мантии, я бросился к лестнице и тут же наткнулся на Ромулу. Он смотрел на меня по-прежнему с тревогой. В этот момент я не заботился о том, что нас могут увидеть преподаватели или Поттер – Ромулу бросился ко мне, и я прижал его к себе и переплел наши пальцы. Мы так и простояли на башне, пока не сгустилась темнота, назавтра, конечно, оба хлюпали носами и спорили, кому первому пить перечное, но в ту ночь словно что-то переменилось в наших отношениях. В ту ночь, когда мы были близки, я ясно видел, что мог бы прожить с ним всю жизнь, до старости и умереть в один день.

Так вот, за каким чертом это нужно Альбусу… Зелья всегда спасали меня именно от этого – от мыслей, но сейчас лето, все готовятся к экзаменам, и особой нужды в сезонных зельях нет ни для Хогвартса, ни для аптек. Волчьелычное тоже готовится не в один раз. Раньше я экспериментировал, изобретал лекарства, но в последние месяцы, признаюсь, у меня нет никакого желания это делать. В общем, концентрироваться по вечерам мне особо не на чем, и вся эта чушь лезет в голову и никак не желает из нее уходить. Я напоминаю себе, что Альбус теперь свободен, и что за исключением нескольких месяцев его решения были разумны, ну ладно, за исключением Квиррела, этого болвана Локхарта и Люпина. Но в конце концов Квиррел обманул и меня, и уж тем более, кто мог подозревать, что мой бывший (и вероятно, будущий) повелитель живет в его голове. А Локхарт… Мне сложно поверить, что Альбус мог бы купиться на его бахвальство, но, возможно, у него были какие-то свои, «политические», причины. Например, показать нашему звездному мальчику, во что тот превратится, если будет слишком потакать своим поклонникам. С другой стороны, я никогда не спрашивал, проводил ли Альбус собеседование с Локхартом сам, или эту кандидатуру навязало ему министерство.

Нет, по этим идиотам о решениях Альбуса судить нельзя. Да и как ни крути, он даже будучи под влиянием контрактов управлял мной. Должна же и здесь быть какая-то причина, почему Ромулу в Хогвартсе. Альбус прекрасно знает, что мне нельзя расслабляться и я должен присматривать за Поттером, и что Ромулу со мной в опасности, что любой со мной в опасности в конце концов. Тем более сейчас все осложняется Блэком, который болтается где-то поблизости, и дементорами. А магия у Ромулу не слишком стабильна… Нет, он говорит, что все в порядке и не жалуется, но с Патронусом у него не выходит. Мы пробовали два вечера подряд и не добились от его палочки даже легкого дымка. После этого Ромулу наотрез отказался продолжить и сказал, что он перемещается днем, использует портключи и что с ним ничего не может случиться.

Так что не удивительно, что мысли о дементорах тоже из головы не выходят. Минутами накатывает такой страх, что я бы рассказал Альбусу о нестабильности магии Ромулу и тем самым лишил бы его Хогвартса, если бы Ромулу не рассказал об этом сам. И это тоже непонятно – ведь речь идет о таких вещах, как чары для замка, полного детей, но Альбус решил, что нестабильность магии архитектора им никак не повредит. Впрочем, Ромулу сам считает, что не повредит, а его точно нельзя назвать безответственным.

Магия просто отказывает и все, она не делает при этом чего-то другого. Если я захочу укрепить потолок и произнесу заклинание, все просто останется как есть. Потолок же не обрушится.

И все же... все же…

Несколько раз я пытался заговорить с Альбусом, но добился лишь подмигиваний и фразочек в духе: «Северус, ты чем-то недоволен?». Альбус исчезает быстрее, чем я успеваю до него добраться, и мы никогда не остаемся наедине. Один раз я поднялся к нему в кабинет, но его там не было, а в гостиную дверь меня не пустила.