Дар памяти

Так я и живу уже месяц, не понимая, что происходит, и, по сути, тоже, как Ромулу, закрывая глаза. В конце концов приходится признать, что иногда я просто ничего не могу сделать. Только ждать. Или я сейчас оправдываю себя, потому что и за предыдущие месяцы слишком устал? Или потому, что я слишком безволен и у меня нет никаких сил отказываться от него? Потому что единственное, что я хочу сейчас делать – это брать больше и больше, пока не настанет тот самый день, когда свет обрушится и все полетит в тартарары.

…C импом они у меня не срослись. Лысое чудовище оправилось уже на третий день и стало стремительно обрастать шерстью, и хотя по апартаментам еще не скакало, но каждое утро, когда я выходил в гостиную, стремилось забраться на меня, и выразить свое недовольство. Он явно ревновал, и тут я точно ничем не мог ему помочь. На четвертый вечер, когда мы с Ромулу мирно сидели в гостиной, розово-серая тушка просвистела мимо меня и – он едва успел закрыться – вцепиться ему в волосы. Мне едва удалось оттащить импа, и я еле мог удержать его в руках, он кусался, царапался, раздирая в кровь мои ладони и запястья. А еще изо всех сил верещал, точнее, пытался, потому что горло, судя по звукам, у него все еще болело. Пришлось зашвырнуть его в спальню и заблокировать камин.

Ромулу был в шоке, я залечил царапины на его руках, напоил успокоительным и отправил к себе в квартиру, пообещав, что приду позже. Впрочем, я очень сомневался в благополучном исходе дела. Потому что если есть вероятность хоть какой-то неприятности в моей жизни, то она обязательно произойдет. Тем более имп забился в угол, что придавало ему сходство с загнанной крысой. На всякий случай я сел подальше, на угол кровати, ближний к двери, и прочел краткую лекцию, что если он будет себя так вести, мне придется отдать его Хагриду. Добился я того, что имп сбился в комок, обхватил голову лапами и стал раскачиваться вперед-назад. Выглядел он чрезвычайно жалко. Я вытащил его из угла и потащил обратно в гостиную – заворачивать в плед. По дороге он успел мне показать лапой на горло, но я уже и сам догадался, так что принес ему теплого молока и бальзам, который по непонятным причинам вполне ему подходил. Вскоре он уснул, а я отправился к Ромулу.

А утром имп исчез. Я все подземелье оббегал, а после уроков заглянул и к Хагриду, и на третий этаж – в класс защиты, где когда-то из камина вывалился имп Блэка, но никаких следов. Пришлось спрашивать у коллег, но импа все равно никто не видел, и, конечно же, Люпин не преминул блеснуть знаниями: «Северус, тебе следовало его назвать. Тогда бы ты его привязал к себе».

Ну разумеется, ты же у нас лучше знаешь, - не остался в долгу я. – Близок, так сказать.

Оборотень заткнулся, но поскольку происходило это при коллегах, вечером Ромулу не преминул спросить меня, не враги ли мы. Я едва не сказал, что жалок был бы тот, кто объявит врагом подобное ничтожество, но вовремя вспомнил, что это Ромулу, и сдержался. Потом едва не сказал, что это его не касается, и тоже сдержался. Потом хотел отослать его поинтересоваться у Люпина, но вовремя одумался – мало ли чего тот наговорит, да и ни к чему Ромулу знать о моих школьных годах.

К ночи имп так и не появился, но я на всякий случай оставил в гостиной бальзам, молоко под чарами и банку со стрекозами. Наутро все это исчезло, зато, к своему изумлению, я обнаружил на столе шкуру летейской жабы. На следующее там оказалась бутыль с драконьей кровью, на третье - мешочек с горстью плотоядных жемчужин, а на четвертое – огромная связка клыков тигровых лилий. Стоило все это примерно как десять моих годовых зарплат. Вот так, у Альбуса фамильяр слезы ему поставляет, ну и я недалеко отстал.

На четвертый день про серию загадочных ограблений магазинов ингредиентов и частных перекупщиков написали в «Пророке», а на пятое утро я попытался подкараулить импа, но тот так и не появился, и с тех пор молоко, бальзам и стрекозы оставались нетронутыми, а новых ингредиентов не появлялось. По счастью в «Пророке» больше ничего не писали, хотя Филиус заметил, что теперь я в первую очередь раскрываю страницу происшествий. Пришлось соврать, что интересуюсь, не ограбили ли еще и моих поставщиков.

… После занятия возвращаюсь к себе и вдруг понимаю, что не помню, выдал ли задание. Приходится идти в пустой кабинет с надеждой, что обстановка поможет восстановить детали, потом я опять оказываюсь у себя и опять не помню. Что же, черт побери, творится! Хорошо, что есть думосбор, - да, оказывается, дал, но, видно, что делал это на полном автомате. Уильмсон и Моррович, девчонка, которая выбрала зелья исключительно ради него, даже, кажется, были напуганы, но задать вопрос никто из них не решился. Еще бы они решились!

Сажусь на диван и закрываю глаза. Мне хочется куда-то бежать, хотя бы к Хагриду, или в Запретный лес – ну конечно, за день до полнолуния это особенно актуально. Или аппарировать в Толедо – без всяких координат наугад, в конце концов, я уже, кажется, аппарировал оттуда и не расщепило. Вот, кстати – есть же лаборатория, но на ней, на доме наверняка защитные чары, меня разметает на мелкие кусочки. Как же ты вляпался, Северус, придурок, давай вспоминай, чему тебя учили, дыши, дыши.

И опять – до ужина я даже не помню, что я делал. Осознаю себя только тогда, когда Тинки приносит полный поднос. На часах – восемь. Это значит, Альбус забеспокоился. И я заставляю себя есть, я обещал Маршану, да и теперь я должен выздороветь как можно скорее – для него. Восемь. Прорва времени до десяти. Впихиваю себя кусок запеченной тыква за куском, мое любимое блюдо, но сейчас, кажется, я его возненавижу. Нет, так нельзя.

Два часа времени, Северус. Два часа.

Когда две минуты спустя слизеринский староста приносит мне сову, я стою, смотрю на него и на сову и не понимаю. Я знаю, что сова от Ромулу, хотя он и пользуется почтовыми, и не могу заставить себя взять письмо.

Вам письмо, профессор, сэр, - с недоумением говорит староста.

Выхватываю сову и закрываю перед ним дверь.

В письме всего три фразы: «Вынужден остаться. Буду завтра. Люблю».

Вынужден остаться. Буду завтра. Люблю.

Вынужден остаться. Буду завтра.

Вынужден остаться.

В следующий раз обнаруживаю себя на Астрономической башне. Уже темно, повсюду раскиданы учебные пособия – у Авроры тоже дополнительные уроки, только непонятно, прошли или еще будут. Нет, судя по положению звезд на небе (не то чтобы я, впрочем, в этом разбирался), время уже движется к утру и прошли. Я стою и вглядываюсь вдаль и думаю о том, что он, наверное, спит сейчас рядом с женой, он так и не расстался с ней, все эти вечные «потом» и «в следующий раз», и это классика соблазнения, Северус, сколько еще ты будешь ждать? «Мама очень больна, и я не хочу ее беспокоить». Ах да, мама больна. А у нас это счастье перед катастрофой – ухватить, урвать.

А потом я чувствую, как кто-то дотрагивается до моей руки. И первый порыв – естественно – выставить палочку и Хоменум Ревело, хотя делая это, я уже знаю, что вариант Поттера отпадает, так как я точно чувствую не только огонь, но и воду. На площадке никого нет, а касания продолжаются, и это безумно похоже на Ромулу, на ту его ласковую серебристость, и в то же время я чувствую, что это не он, моя вода тянется к другой воде, но это так похоже на Ромулу, и я начинаю касаться в ответ. И это странным образом вдруг наполняет меня покоем и защищенностью, озеро сливается с озером, и внутри меня и вокруг – мирная подлунная гладь. И потом, когда я возвращаюсь к себе и засыпаю, мне сквозь сон до самого утра чудятся пальцы на моей руке.