Давай поспорим?

Но на землю меня вернул сокрушительный оргазм. Обжигающее пламя, которое расползлось по всем конечностям, вызывая легкое онемение, что стоять становится невозможным без поддержки. Тепло, которое расходится по всему телу и спазмы еще там, внутри — завершающие штрихи.

Я начала приходить в себя, когда почувствовала теплую струю у себя на ягодицах. И утробный рык моего льва, говорящий о его наслаждении последние секунды.

— Спасибо, было вкусно, — довольно улыбается Рома, помогая мне вытереть следы нашего послеобеденного времени, — ужин, как понимаю, ты тоже приготовишь?

— С ужином придется разбираться самому — мне надо к маме, — сказала я ему, не смотря в глаза, почему-то при свете произошедшее кажется каким-то порочным. Хочется прикрыться, а лучше скрыться от него в ванной.

— Не понял. Ты уезжаешь? — мне показалось или в его голосе проскальзывают недовольные нотки?

— Пока не знаю. Но мне надо заехать к маме. Мы не очень хорошо вчера расстались.

— Понял, — ответил Рома и ничего не говоря, разворачивается и выходит из кухни, чтобы уединиться в ванной.

Его не было минут пять. За это время я успела убрать всю посуду и протереть столешницу. С мылом. Пусть она была задействована косвенно, но как-то неправильно оставлять все в таком виде, где, если присмотреться, можно увидеть очертания моей груди. Звук открывающейся двери заставил выскочить меня в коридор. Он что, так и уйдет не попрощавшись?

— Мы трахались без резинки, — как бы между делом говорит Рома, и несмотря на спокойный тихий голос, я вижу, что он недоволен чем-то, может даже и взбешен, — если тебя это беспокоит, то я чист.

— Я ни слова об этом не сказала. И я тебе… доверяю.

— Зря, — наконец-то посмотрел на меня своим серым взглядом, в котором плескался такой коктейль эмоций, что сложно передать. Там и гнев, и бешенство, и даже отчаяние.

Он с грохотом закрыл за собой дверь. Если бы мы были в старой хрущевке, типа той, в которой мы жили с мамой, то пару трещин и отвалившаяся штукатурка не сказали бы спасибо. Впрочем, трещина в стене могла появиться и тут. А еще как будто она же пролегла и между нами. Вот только почему? Почему он так злиться?

Глава 16.

Настя.

Такси подъехало к моему дому спустя целых сорок минут. Интересно, есть ли какой-то промежуток времени, когда можно спокойно доехать до нужной тебе точки без пробок и тянучек?

— Какой подъезд? — спрашивает водитель, на карточке указано, что зовут его Евгений, но выглядит он точно не как Женя.

— Второй, вон, где синяя лавочка, — указываю я. — Спасибо… Женя… — прощаюсь я, открывая дверь.

— Жасур.

— Что, простите?

— Жасур. Мое имя Жасур.

— Но здесь указано Евгений, — недоуменно я посмотрел на карточку, вложенную в подголовник сиденья.

— Э, да, не обращай внимание. Просили русское имя указать. Возьми карточку, если надо — звони мне. Так тебе дешевле будет. И тебе хорошо, и мне, — улыбнулся мне Женя-Жасур, у которого два передних зуба были как у зайчика — большие и выдвинуты вперед.

— Хорошо, — взяла быстро визитку, вдруг правда пригодится, и направилась к подъезду.

Мама смерила меня недовольным взглядом, как только я переступила порог, что почувствовала себя нашкодившим котенком. Я ведь никогда не перечила родителям, была послушной. Да что уж, я делала все, что они говорили, хоть внутри и не всегда была согласна с ними. Я считала, что надо слушаться родителей.

А сейчас… Я сама не пойму, что происходит со мной. Готова признать, что нагрубила вчера, была неправа, но и первый раз в жизни мне хочется отстаивать то, что мое. Первый раз в жизни я хочу молчать о том, что у меня в голове, какие мысли и какие чувства. Потому что боюсь, что мама сейчас меня не поймет. А ее осуждения не выдержу. Даже сейчас я отчетливо вижу разочарование в ее глазах. Да, мама, твоя дочь влюбилась во взрослого мужчину и этой ночью с ним занималась любовью. Трахалась я с ним, мама! И мне было хорошо!

— Проходи, — первой поприветствовала мама, — я поставлю чай.

Я сняла свои любимые кроссовки и скинула джинсовку. И прошла в комнату. Свою. А там пусто. Ничего нет. Только старые обои, выцветшие ровными прямоугольниками и одиноко висящая люстра.

И внутри у меня ничего нет. Никаких чувств, хотя вчера я хотела рвать и метать, что кто-то посмел войти без спроса.

— Сегодня вывезли всю мебель, — тихо сказала мама, которая подошла ко мне, пока я разглядывала комнату.

От мамы, как всегда пахнет едой. Сейчас это жареная картошка и какая-то ванильная выпечка. Мои любимые булочки с маком? Раньше это был запах уюта и тепла.

Помню, когда вернулась после своего первого свидания с Егором, легла к маме на колени и рассказала ей все в мельчайших подробностях. Куда пригласил, как стул мне отодвинул, когда пригласил присесть, что заказывали, было ли вкусно, как Егор поцеловал меня. И какие были у меня чувства. Я рассказала все-все-все. Мне казалось, что так было правильно, ведь ближе, чем мама, у меня никого и не было. Подружки? Да, возможно. Но таким сокровенным и глубоким я могла поделиться только с ней.

А сейчас… не могу.

— Пойдем, чай вскипел. Или может ты хочешь покушать?

— Нет, спасибо, мам. Я поела борща, — улыбнулась я, пытаясь сгладить неровности.

Мы прошли на кухню, где я заняла свое место. Любимое.

— Твои любимые, — кладет передо мной мои любимые булочки с маком.

— Спасибо!

— Настя, — начала мама, — я понимаю, что ты вчера очень расстроилась из-за нашей квартиры, из-за того, что происходит с твоей комнатой, но твое поведение… Это было очень грубо и невоспитанно и..

— Мам, стоп, — грубо я прервала маму, — я тебя услышала и ты права, я повела вчера себя по-детски. Было безумно обидно. И больно.

— Ну вот и хорошо. Не надо больше ночевать у малознакомого парня. Это тоже неправильно.

А что правильно, мама?

— Мы сегодня созванивались со Станиславом Александровичем, в Германии меня будут ждать на следующей неделе, в среду. Осталось шесть дней и мы с тобой уедем.

Шесть дней и я улечу. И буду там без него. Без Ромы.

— Ты уже все оплатила? А билеты?