Давай сыграем в любовь

Нет, этого позволить я не могу. Моя девушка — только моя. Точка. И делить я ее ни с кем не буду.

— Слушай, — вздыхает Герман, прямо смотря на меня. — Она мне нравится, тебе кажется тоже.

— Тебя не касается, нравится она мне или нет, — резко произношу.

— Я сейчас пойду с ней гулять, а ты домой, — веселым голосом поет блондин. И я окончательно взрываюсь: заношу кулак, но бью не по лицу, а в живот. Герман сгибается, он хрипит, глаза расширяются от боли. Я хватаю его за шею, не дав возможности разогнуться, и наклонившись, шепчу ядовитым тоном:

— Она не будет с тобой гулять, так, надеюсь, ясно выразился?

— Боишься? — со смешком раздается хрипло. А мне будто леща дали, так звучит его фраза. Словно указали на место на помойке. И сразу давай мозг подкидывать картинки: как Кристина улыбается этому придурку, как, может, поцелует его, как он будет стягивать с нее майку. Сглатываю. В глазах такой морок, что даже дышать нормально тяжко, легкие словно горят огнем. И только я собираюсь врезать еще разок придурку, как слышу какой-то шум. Не нужно быть гением, чтобы сообразить — там Крис идет. К этому идет. Я, может, и дерьмо, но ей об этом знать не обязательно. О моих грязных методах. Она же девочка у нас воздушная, правильная, еще истерику закатит.

— В следующий раз, — холодно произношу, — будет хуже.

А затем мне приходится заткнуться, принять реальность и молча ретироваться. Хорошо хоть окна тонированные, и то, как меня штормит не по-детски, никто не видит. И нет бы домой поехать, я продолжаю заниматься мазохизмом: смотреть, как Ивлева выходит из подъезда в этом до чёрта красивом платье. На ходу застегивает куртку. Герман уже выпрямился, и я гадаю, нажалуется ли он ей, но судя по его дежурной улыбке, инцидент останется между нами.

Они о чем-то мило переговариваются, и когда подъезжает такси, блондин любезно открывает дверь. А эта бестия, будь оно неладно, вдруг делает шаг навстречу к парню. Она так близко к нему, что у меня на шее словно тугие лианы затягивают. Сжимаю руль, врезаясь ногтями в кожу, челюсть ходуном ходит, нога у педали дергается.

— Только попробуй, — неожиданно шепчу сам себе, — его поцеловать.

Внутри кажется обратный отчет начинается.

Десять. Девять. Восемь…

Она встает на носочки, тянется руками к блондину, к его лицу или шее, не пойму толком. Он тоже в замешательстве, но взгляда не отводит. А у меня яд сочит по венам. Сердце так громко бьется, что перепонки вот-вот разорвутся. Я как одержимый пялюсь на эту картину, и в тот момент, когда Крис делает шаг назад, меня кажется отпускает.

Но то лишь на миг. Дальше выстрел. Шальная пуля в висок. Потому что стоит Лисе сделать шаг назад, как Герман сам подается навстречу, и его проклятые губы обжигают ее щеку. Он задерживается дольше положенного рядом с Крис, и будто намекает мне, что я — олень. И рога на башке у меня оленьи. И вроде нет между нами с Лисой ничего такого: воздушно-романтичного. И беситься я не должен. Но ощущение, что меня связали, подвесили на адский костер, от которого каждая клетка ломит.

Шумно выдыхаю, а затем, не выдержав, жму по газам. При том настолько резво, что машина срывается за секунду с места. Хорошо еще, трасса относительно пустая, потому что гоню как умалишённый: пропускаю сигналы светофора, виляю из ряда в ряд, подрезая других участников дороги. Плохо соображаю, что со мной происходит. Адреналин бьет, и в лобовом стекле не трасса, а их поцелуй.

Понимаю, что такое может плохо кончиться, поэтому резко торможу на остановке. Выхожу на улицу, делаю несколько глубоких вдохов.

— Да и гори оно все синим пламенем, — ругаюсь, пнув по колесу внедорожника отца. — Не нужна мне твоя помощь, Лиса. И ты мне тоже сто лет не нужна.

Правда, на следующий день наша игра лишь набирает обороты, а не сбавляет их, как я предполагал.

Глава 38

— Злишься? — спрашивает Герман, когда он не получает ответ, пожалуй, на десятый его вопрос. А я и не знаю, злюсь или нет. Мне просто плохо. У меня будто из-под кожи провода достают, тянут один за другим, и они, раскаленным током, бьют. Больно бьют.

— Кристина, — Герман наклоняется, и я оживаю. Облизываю пересохшие от волнения губы, втягивая носом воздух. В салоне такси, в котором мы едем уже минут десять, противно воняет освежитель. Он такой терпкий, что мне хочется вылезть в окно, а может дело совсем не в этом, а том, что я веду себя глупо. Попросила Германа меня поцеловать, сама же стушевала. Хотела доказать Руслану, что в моей жизни полный ажур, но поняла, что целоваться с Германом не смогу. И доказывать тоже ничего не хочу. Да и какой в этом смысл? Если человеку плевать, то тут хоть замуж выйди, он лишь скупо улыбнется и все здесь.

— Извини, задумалась, — отвечаю больше на автомате, а затем открываю окно. Прохладный ноябрьский воздух обжигает кожу щек, и меня слегка начинает потряхивать то ли от холода, то ли от напряжения.

— Он тебе нравится, да? — улавливает Герман. Боже, неужели у меня на лице написано, что я дура? Дайте ластик, пожалуйста. Не хочу становиться посмешищем.

— Он — худшее, что со мной случилось.

— Думаю, он больше к тебе не подойдет, — больно уверенно заявляет Вебер. Я кошусь на него боковым зрением.

— Почему так думаешь?

— Ну… просто предчувствие. — Со смешком говорит Герман. — О, мы почти приехали. Самое время забить на плохих парней.

— Да уж, — уныло жму плечами, и искренне стараюсь последовать совету Германа. Стараюсь… какое верное слово. У меня же получится?

***

Прогулка немного поднимает настроение, но за книгу я все же не могу сесть. Текст не идет, в строках главного героя я вижу Руслана. Он такой же дерзкий, нахальный, уверенный. И на все ему плевать. Вру, не на все. На главную героиню не плевать. Она для него — особенная. И в этот момент я жажду тоже стать особенной. Самой-самой. Глупо. Бредово. Корю себя за это. Ругаю, на чем свет стоит. А поделать ничего не могу. Поэтому приходится закрыть ноутбук и лечь спать. Читатели обидятся, может, и разбегутся, а я — ноль. Выжита в эмоциональном плане. А как это исправить — не понимаю.

В понедельник на пары собираюсь дольше обычного. Заплетаю косы, делаю яркий макияж и выбираю юбку, вместо джинсов. Кручусь перед зеркалом, и, несмотря на то, что я нравлюсь себе в отражении, мне все еще кажется, что глаза у меня — потухшие звезды. В них печаль, разбитое сердце. Как же это смешно! Влюбиться в подонка, который шантажом заставил меня притворятся его девушкой. Который в любой момент может взорвать мою размеренную жизнь. Растоптать. Превратить ее в прах. И все равно сердце вон как екает.

Хмыкнув, я размазываю помаду по зеркалу и ухожу в универ, не позавтракав. Аппетита до сих пор нет.

Еду в полупустой маршрутке, к счастью, людей в это время мало, переписываюсь с Германом, вернее Вебер пишет, я же лишь читаю. Он желает мне хорошего дня, я в ответ посылаю ему просто смайлик. А потом мне приходит уведомление, что Руслан Соболев подружился с какой-то Светой Звонковой. Машинально захожу к ней на страницу, там всего одно фото. Девушка стоит спиной, расправив руки в разные стороны. Она смотрит на горы, а ветер развивает ее золотистые пряди.