Давай сыграем в любовь

Интересно, зачем он вообще приехал? У их курса переноса не было, перепутал, что ли?

— Входите быстрее, — бурчит преподаватель, даже не спросив фамилию. Он новенький, и сегодня не отмечал никого. Видимо подумал, что Руслан из нашей группы.

— А вы, — теперь кажется, ко мне обращается. — Да, да, девушка с рыжими волосами, — продолжает Евгений Михайлович. — На перемене куртку возьмете.

— Угу, — киваю, уткнувшись носом в тетрадь. Не хочу встречаться взглядом с Русланом, и находиться тут с ним тоже не хочу. Лучше выбросить из головы всякую ерунду и заняться делом — учебой. Она-то мне пригодится, а не какие-то ванильно-амурные дела.

Поджимаю губы, слишком холодно. Пальцы ледяные, жутко некомфортно писать в такой обстановке. Проклятый старый корпус. Неужели так сложно было дать нам отгул или хотя бы поставить новые батареи?

И пока я мысленно сокрушаюсь на отсутствие тепла, на мои плечи неожиданно накидывают парку, словно плед. Поднимаю голову, встретившись с Соболевым, который остановился напротив моей парты.

— Что? — глухо шепчу сглотнув. А у самой аж бабочки в животе оживают от аромата его парфюма, которым пропитала мужская вещь. Стойкий. Цитрусовый. Жутко приятный. И почему-то такой родной. Безумно необходимый как воздух.

— Не мерзи, — бросает буднично Соболев, затем отходит дальше, к первому ряду. Он не садится со мной, и в целом, выбирают самую дальнюю от меня парту.

И я в очередной раз задаюсь вопросом: что происходит между нами. Со мной. С Русланом… А к вечеру мое непонимание лишь усиливается.

Глава 41

— Спасибо, — куртку Руслану я отдаю уже на перемене. Не хочу от него ничего принимать, да и лишние внимание привлекать. Народ, итак, поглядывает странно, вопросами задаются, шепчутся.

— Ерунда, — он жмет плечами, вешает парку на спинку стула и возвращается взглядом в телефон, словно меня нет — пустышка. От этого больно, словно кожу сдирают, но виду я подаю, конечно. Лишь губами кривлю и, расправив плечи, плетусь к своей парте.

Остаток дня Соболев ко мне не подходит, и даже в мою сторону не смотрит. Хотя он в целом и из кабинета особо-то не выходит, только пару раз, и то, потому что с кем-то говорит по телефону. Девчонки наши, те несчастные десять человек, из всего потока, на Руслана постоянно поглядывают, и нет-нет прихорашиваются. Одна даже мимо него проходит, и когда садится рядом с ним, у меня грудь будто огнем опыляет. Отворачиваюсь. Чтобы не видеть лишний раз, не накручивать себя.

Мы — никто друг другу. Не стоит об этом забывать.

Правда, по итогу с Соболевым никто из наших сидеть не остается, как сели, так и встали. Он к ним полностью равнодушен. Это по его пустому выражению лица читается, по глазам, в которых ни капли интереса. Холодные. Чужие. И это в какой-то степени меня, пусть и звучит глупо, радует. Проклятая ревность отпускает, позволяет спокойно дышать.

Когда заканчивается последняя пара, Руслан уходит первым, я же еще вожусь с рюкзаком. Язычок молнии заклинил, и от моих многочисленных попыток, он вообще срывается. А там между прочим четыре книги и тетрадки. Как с этим добром идти теперь — непонятно. Но я и тут не отчаиваюсь, накидываю на одно плечо рюкзак, открытой стороной к себе, чтобы можно было придерживать, и в таком виде выхожу в коридор.

Я может и прошла бы успешно до остановки, если бы не молодой преподаватель, который пробегает мимо меня, задев плечом. И из открытого отдела с грохотом выпадают книги. Ну что за несправедливость?

— Блин, — опускаюсь на колени, шумно вздыхая, и сокрушаюсь на молнию. Почему если не везет, то по всем фронтам, а не в чем-то одном? Например, в любви не срослось, то должно в учебе везти. Мне же кажется, черный кот пробежал дорогу везде, где только можно.

— Вечно у тебя все через… ну ты поняла, — звучит вдруг мужской голос, заставляющий каждый волос на моем теле вздрогнуть. Я даже несколько секунд не двигаюсь, пытаюсь прийти в себя, успокоиться. Пульс вон как зачастил, сердце волчком забегало.

Кое-как отрываю взгляд от книг, которые крепко сжимаю пальцами, и замечаю, что Руслан снимает с руки черный браслет-фенечку. А потом продевает его в отверстие пулера, подвязывает сбоку, чтобы хоть как-то соединить боковины рюкзака. Я же смотрю на него с открытым ртом, и не дышу.

Вроде ерунда, а почему-то приятно. Что мимо не прошел, хотя мог просто переступить через разбросанные книги. Что вот свою вещь снял и пытается помочь. Проявляет участие к абсолютно чужому человеку. Ведь я для него именно такая — чужая.

— Надеюсь, так будет проще, — заключает Соболев. И этот его взгляд, направленный на меня, слишком внимательный, пронзительный вызывает мурашки. Меня будто берут в плен его лисьи глаза, берут и не отпускают, как оковы магии, от которой нет противоядия. Сердце замирает, а щеки — они начинают предательски краснеть. Потому что я смущаюсь того, что происходит. Потому что вдыхать чумовой аромат парфюма Соболева, витающий вокруг нас, тоже жутко волнительно. И все это напоминает о том дне. О тех поцелуях. Когда руки и губы творили безумие. Когда мир вокруг кто-то поставил на паузу и позволял наслаждаться чувствами, о которых я пишу в своих книгах.

— Я верну браслет, — не нахожусь, что ответить и озвучиваю первое, что приходит на ум.

— Не стоит, — мягко произносит Руслан, продолжая разглядывать меня, как под прицелом. А потом он вдруг поддается навстречу, так, словно хочет поцеловать. Хотя ну какие поцелуи? Ему со мной было скучно и пресно. А вчера он вообще пошел в общагу развлекаться с какой-то девицей. Не стоит заблуждаться.

Поэтому я резко поднимаюсь, дав себе мысленный подзатыльник, что растеклась тут лужицей перед обаянием этого Казановы.

— Тогда мне пора, — бодро сообщаю ему, и что есть мочь, придаю телу ускорению.

Накидываю рюкзак на плечи, и почти бегу, не оглядываясь. Мне кажется, даже не дышу все это время. И только оказавшись на промозглой улице, под козырьком остановки, в компании колючего ветра, позволяю себе выдохнуть.

Стою, подпрыгивая на месте, оглядываю дорогу, в ожидании автобуса. Холодно, кошмар. Сегодня просто все против меня, и погода, в том числе. Зато мысли приходит в норму. Думать про Руслана себе запрещаю. И смотреть на фенечку, что теперь висит на моем рюкзаке тоже. Это был жест доброй… да, блин, ну это не в его стиле. Соболев никому не помогает по доброй воле. Холод активно заставляет серое вещество в моей голове работать, и подкидывает новую порцию вопросов.

Правда, минут через десять, мне уже в целом не до чего. Ноги замерзли. Руки тоже. Нос ледяной. Я человек теплолюбивый и такие резкие перепады температуры переношу плохо. Вот и сейчас, сжалась вся, позабыв обо всем на свете, но автобуса на горизонте и не видно.

Наверное, поэтому, когда на остановке останавливается знакомый внедорожник, и открывается пассажирское окно, я соглашаюсь на максимально неразумный поступок.

— Лисица, садись, — предлагает Руслан. Из салона приятно веет теплом, обдувая мое лицо. — Пока я добрый.