Давай сыграем… в любовь…

На этот раз Амалия почувствовала себя почти бодрой. Отметая все возражения служанки, она встала с постели и приказала подать ужин в столовую.

Есть пришлось в одиночестве. Слуги сказали, что Мари вместе с женихом уехала к баронессе Фриш. Амалия не сомневалась, что та с радостью примет её фрейлину как избранницу сына.

Рудольф так и не появился. Амалия хотела спросить о нем, но её удержала гордость. Не стоило терзать себя и его. Несмотря на брак с послом, позор Лиззи несмываемым пятном ложился на всю семью.

Не зная, чем еще себя занять, девушка решила расспросить Герду. Под нажимом служанка рассказала Амалии то, о чем уже два дня судачили все слуги. Оказалось, император Франц всю жизнь скрывал правду о своей первой жене.

Слишком рано выданная замуж, дочь герцога была не готова ни к семейной жизни, ни к обязанностям императрицы. Обладая очень тонкой нервной системой, легка впадавшая то в ярость, то в слезы, она просто начала сходить с ума.

Одна из кухарок, проработавшая в замке всю жизнь, вспомнила, как ходили слухи, что императрица Сесилия покушалась на жизнь мужа и даже в человеческом обличии чуть не вцепилась ему в горло. Видимо, после этого император Франц запер ее, объявив о смерти жены. За обезумевшей императрицей смотрел лакей, один из тех, кто прибыл с Сесилией из Северного королевства. Скорее всего, он был влюблен в свою госпожу и жаждал освободить ее, потому что, одержимый ненавистью к императору, именно он и устроил бурю, в которой погибла императорская семья. Гибель императора ослабила магические узы, и Сесилия смогла покидать свою тюрьму.

Именно лакей и заманил Элизабет в кладовку, намереваясь принести еще одну жертву и прекратить род Лауфенбургов, а после этого открыть правду о своей госпоже, провозгласив её императрицей, но Сесилия, впав в один из своих приступов, просто загрызла его и вырвалась на свободу.

Все это Амалия и обдумывала, медленно прогуливаясь в сопровождении Мари по парку. Судя по сияющему лицу фрейлины, визит к будущей свекрови прошел более чем успешно, и девушка жаждала поделиться подробностями, но сама Амалия была слишком подавлена мыслями о том, что случилось с первой женой Франца, поэтому почти не слушала весело щебечущую Мари. Заметив это, та слегка обиженно замолчала.

— Прости, — контесса повернулась и виновато посмотрела на подругу, — Просто я думаю, как это все ужасно… И что я могла быть на месте Сесилии, я ведь приехала сюда не по своей воле…

Она осеклась, потому что Мари вдруг склонилась в реверансе. Амалия обернулась. Рудольф стоял в нескольких шагах от них. Он смотрел так, что девушка растерялась.

— Добрый день, — сказал она первое, что пришло в голову. Император вздрогнул, поклонился в знак приветствия:

— Рад, что вы чувствуете себя гораздо лучше.

— Да.

Они замолчали, затем Рудольф еще раз поклонился:

— Простите, мне пора, — и зашагал прочь. Амалия ошеломленно посмотрела ему вслед.

— Странно, — тихо заметила Мари, — Он так смотрел на вас, словно прощался.

После этих слов сердце оборвалось. Амалия понимала, что своим поведением она задела Рудольфа, но она все— таки рассчитывала на его снисхождение. Снисхождения не было, как не было и теплоты в его взгляде. Холодное бесстрастное лицо, как всегда, когда император уже принял решение и теперь ожидал лишь исполнение приказов.

— Пойдем обратно, — предложила Амалия. За ужином она все еще надеялась на то, что император зайдет к ней, но он так и не появился. Всю ночь девушка проворочалась, пытаясь понять, что же делать. Холодность Рудольфа задевала больше, чем любые слова. Под утро она все— таки заснула тяжелым сном, который оставил после себя горечь поражения.

Голова раскалывалась. Внезапно поняв, что так продолжаться больше не может, Амалия написала записку с просьбой о встрече. Ответ пришел не сразу.

Барон Фриш писал, что император очень занят, но непременно уделит внимание невесте, как только это будет возможно. Отчаяние сменилось гневом. Амалия вдруг заметила, что Мари вопросительно смотрит на нее.

— Неприятные известия? — спросила фрейлина.

— Нет. Просто… просто мне необходимо поговорить с императором! — она стремительно вышла, все еще сжимая в руке злополучный лист бумаги.

Слишком злая, чтобы вспоминать недавних знакомцев, Амалия холодно раскланялась с людьми, толпившимися у дверей приёмной, и, даже не постучав, вошла. Барон Фриш моментально вскочил, взглянул на письмо, все еще зажатое в руке, и опасливо покосился на двери кабинета.

— Можете не вставать, Эдмунд, — гордо бросила контесса, — по этому письму сразу видно, что Его Величество просто завалил вас работой!

Она швырнула лист бумаги на стол, распахнула дверь и замерла. В кабинете никого не было. Она обернулась к адъютанту:

— Где он?

— Его Величество вышел, у него был неприятный разговор с графиней Ольшанской. Полагаю, она отправляется в ссылку, — тот несмело приблизился к девушке, подал злополучное письмо, — Наверное, мне не стоит говорить, но он в парке.

— Спасибо, — уже не ошибаясь, она отодвинула нужную панель, спустилась по лестнице. Лакеев у дверей не было, и ей пришлось слегка повозиться, открывая тяжелую створку.

Позабыв о приличиях, девушка побежала по дорожке, надеясь, что густые кусты скроют ее от любопытных взглядов. Первый поворот она знала, но затем аллея упиралась в круглую клумбу, от которой, словно лучи, расходились еще три дорожки. Амалия с отчаянием посмотрела на них.

Понимая, что потом у нее не найдется смелости откровенно поговорить с женихом, Амалия решительно направилась по одной из них, она привела к огромному цветнику, который напоминал восточный ковер, раскинувшийся у беседки. Рудольфа там не было.

Пришлось вернуться. Уже не надеясь, Амалия побрела по второй, с каждым шагом чувствуя, как запал проходит, а на место гнева приходит гордость. Если император желает разорвать помолвку и отказаться от нее, она смирится, но пусть он скажет ей это лично, а не через адъютанта. Впрочем, она и сама может сказать Рудольфу, что уезжает, тем самым не ставя его в неудобное положение. Это показалось правильным.

Задумавшись, она и не заметила, как вышла к своему любимому дубу. Рудольф был там. Он сидел на скамейке, запрокинув голову, и лениво наблюдал за белоснежными облаками, видневшимися через темно— зеленую листву. Услышав хруст каменной крошки, которой были отсыпаны все аллеи, он даже не повернул голову.

— Амалия, — это прозвучало утвердительно.

— Да, это я, — она подошла ближе, и император вынужден был подняться, — Я не думала, что найду вас здесь.

— Это было любимое место дяди Франца. Когда он приходил сюда, никто не смел тревожить его.

— Я не знала.

— Пустое. Чем обязан? — он одернул мундир и слегка наклонил голову, не то приветствуя, не то прислушиваясь. Обязан… какое глупое слово. И чужое. Амалия почувствовала, как сердце разбивается на части.

— Вы мне ничем не обязаны, — девушка протянула ему письмо, — Я лишь пришла сказать вам, что не стоило утруждать Эдмунда.