Давай сыграем… в любовь…

— Вот как? — император бросил быстрый взгляд на протянутый ему лист бумаги, пробежался глазами по строчкам, — Да, я попросил его ответить, в тот момент Ольшанска билась в истерике у меня в кабинете. Я отправил её в имение и запретил покидать его пределы.

— А Лилиана? — выпалила девушка и вспыхнула. Император приподнял брови:

— Пусть делает, что хочет, — Его голос звучал устало.

Набравшись смелости, Амалия подняла голову. Лицо Рудольфа, как всегда, было слишком бесстрастно. На этот раз у нее получилось сделать так, чтобы голос не дрожал:

— Я лишь хотела сказать, что я… я уезжаю обратно в Норрик. И не пытайтесь меня задержать, поскольку это решение окончательное!

— Вы так решили? — задумчиво повторил он, — Могу я узнать причину?

— Нет.

— И почему?

«Потому что я люблю тебя, — пронеслось у нее в голове, — Люблю со всей страстью, на которую способна, и я не хочу слышать от тебя все то, что тебя заставят сказать твои министры.».

Но вслух лишь сказала:

— Ах, какая вам разница! Мы не подходим друг другу, Рудольф! Это… это было ясно с первой нашей встречи.

— По-моему, в моей гостиной мы прекрасно подходили друг другу, — напряженно заметил он. Амалия покраснела, прекрасно поняв, что он имел в виду.

— Это всего лишь… влечение… страсть… — слова, так грозно звучавшие в ее голове, давались ей с трудом.

— Даже так… — задумчиво произнес он и, прежде, чем Амалия смогла возразить, резко схватил её за талию, притянул к себе и буквально впился ее губы. Она дернулась, попыталась вырваться, но император крепко держал ее. Девушка изо всех сил уперлась ему в грудь руками. Рудольф даже не заметил этого.

— И это тоже страсть? — зло прошептал он между поцелуями, обдавая ее губы своим дыханием, — Это всего лишь вожделение?

Голова кружилась не то от близости так горячо любимого мужчины, не то от слабости. Постыдная мысль покориться пришла ей в голову, отдаться Рудольфу, с силой сжимавшему ее в объятиях так, что ей не хватало воздуха. Все же ей хватило сил прошептать в ответ:

— Да. Это — страсть…

Объятия резко разжались:

— В таком случае не смею вас больше задерживать!

— Ваше величество, — Амалия присела в положенном реверансе, склонив голову очень низко, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Она не должна плакать, только не здесь, не при Рудольфе. Он все еще стоял и смотрел на нее. Как обычно в таких случаях, его лицо было слишком бесстрастно, он уже все давно решил и, верный данному когда-то обещанию, позволял ей сохранить свою гордость.

С какой— то сладкой горечью девушка подумала, что слишком хорошо узнала его за эти дни. От этого стало еще больнее. Не говоря ни слова, она встала, резко повернулась и направилась к дворцу.

Амалия не прошла и половины пути, когда услышала шаги за спиной. Недоумевая, что еще могло понадобиться от нее императору, Амалия остановилась. Рудольф буквально подбежал и вновь схватил ее за руку, заставляя повернуться к себе, его бирюзовые глаза сверкали.

— Я не отпущу тебя, — с какой— то яростью заявил он, — Слышишь, Амалия, я никогда не отпущу тебя!

— Рудольф… — прошептала девушка, окончательно растерявшись.

— Ты нужна мне. Как бы эгоистично это ни звучало. Я хотел отказаться, отпустить, раз ты так желаешь, но понял, что уже не мыслю свой жизни без тебя! Ты должна остаться!

Она покачала головой:

— В качестве кого?

— А что, существуют варианты? — настала его очередь озадаченно смотреть на нее. — По— моему, ответ очевиден. Ты — моя невеста.

Амалия вздохнула, понимая, что придется объяснять ему очевидное:

— Рудольф, это безумие!

— Возможно, — в бирюзовых глазах плескалась нежность.

— Но Лиззи, её поведение пятном легло на репутацию нашей семьи.

— Как только мы поженимся, ты станешь частью моей семьи, и твоя репутация будет безупречна! — пообещал он.

— Твои министры, парламент…они не позволят тебе…

— Я отправлю их под арест и выберу новых! — пообещал Рудольф, — Трое уже сидят в тюрьме за взятки от посла Северного королевства.

— Ты даже не прислал мне цветы… — вдруг по— детски пожаловалась Амалия, отворачиваясь, чтобы скрыть слезы, — А Эдмунд прислал. И граф Вельзеер…

— Хочешь, я прикажу казнить их? — великодушно предложил император.

— Казнить? За что?

— За то, что от запаха цветов у тебя болела голова.

— Она не болела!

— Но могла. Я не стал рисковать.

Под его слегка насмешливым взглядом Амалия опустила голову:

— И ты ни разу за эти дни не зашел ко мне.

Император вновь вскинул брови:

— Я спрашивал о тебе трижды. Мне говорили, что ты спишь, и тебя лучше не тревожить.

— Мне никто не сказал, — прошептала Амалия. Рудольф пожал плечами:

— По всей видимости, Мари была слишком потрясена свалившимся на нее счастьем, а твоя горничная меня недолюбливает, считая совратителем невинных девиц. Что, в общем— то, не мешает ей проводить ночи в комнате моего обер-гофмейстера.

— Она это делает? Ты уверен? — забеспокоилась девушка. Император с веселой строгостью посмотрел на нее.

— Амалия, — очень вкрадчиво сказал он, — Мы не будем говорить ни о твоей горничной, ни о твоей фрейлине, ни о ком— то еще, кроме нас с тобой.

Девушка беспомощно посмотрела на него:

— Рудольф…

— Тсс, — он приложил палец к ее губам, его глаза потемнели, — не стоит произносить того, о чем потом будешь жалеть.

— Но… — она предприняла еще одну попытку. Но император перебил её.

— Амалия, я люблю тебя, — просто сказал он, — И если все дело в этих треклятых цветах, то я прямо сейчас пойду и оборву все розы в этом парке, а если тебя и это не устроит, то отправлю в тюрьму всех, кого ты сейчас вспомнишь!

— Это безумие! — ужаснулась она.

— Возможно.

Амалия стояла и смотрела на императора, понимая, что все её страхи были надуманы. Она подняла голову и взглянула в его все еще напряженное лицо. Император ожидал ответа.

— Я тоже люблю тебя, Рудольф, — тихо сказала она, — Но, прошу тебя, не стоит отправлять людей в тюрьму просто потому, что я о них вспомнила.