Дай лапу, друг медведь !

– А ты полезай на дерево, - сказал он Борьке.
– Ты все-таки полегче, а рябина тонкая... Сучья не ломай, а только кисточки и бросай вот сюда. Андрюшка показал место, где поникшая трава была особенно густа.
– Здесь помягче...

Спустя полчаса ягоды краснели только на самой верхушке.

Борька попросил у Андрюшки шестик с крючком, чтобы добраться и до тех особенно крупных кистей, но Андрюшка возразил:

– Не надо, пускай птицам останутся. Да и сломаются вершинки, когда их сгибать станешь.

Борька слез. Андрюшка приготовил прямой пруток, тоже, как и у шестика, с сучком на нижнем конце, и показал, как укладывать рябину в стожок: сначала он повесил на сучок прутка несколько особенно крупных кистей, потом стал укладывать кисти вокруг прутика-стожара плотными рядами; стожок получался красивый, ровный, ягода к ягоде.

– Повесишь его на чердак, - говорил Андрюшка, любуясь рябиновым стожком, - и хоть до весны пусть висит, ничего ягодам не станет. А если до морозов собрать, тогда ягоды сморщатся и будут гнить. В одну зиму у меня пять стожков рябины сгнило - не послушался отца, собрал раньше времени, вот и пропали ягоды.

26

К полудню ребята набрали шесть увесистых стожков рябины. По два стожка, связанные вместе вершинками прутьев, они несли через плечо, а по одному - в руках. Борька сиял.

– Если по одной кисточке в кормушку класть, наверно, на всю зиму хватит, - сказал он.
– Вон их тут сколько!

– Рябину не в кормушки кладут, - заметил Андрюшка.
– Ее вешать надо. На веточки. И не меньше трех кисточек в разных местах, чтобы хоть понемножку, но всем ягод досталось.

Когда вошли в деревню, навстречу попался отец Валерки, Валентин Игнатьевич, - шел на обед из своей бригадирской конторки.

– Никак, рябины насобирали?!
– удивленно воскликнул он.
– Где вы ее нашли? Нынче вроде и рябины-то нет.

– Немножко есть, - скромно ответил Андрюшка.
– Мы еще раньше ходили ее искать, а собирали сегодня.

– Молодцы!.. И куда вы ее? В аптеку?

– Не, птиц кормить будем, - ответил Борька.

– Ну-ну. Дело полезное.
– Валентин Игнатьевич направился к своему дому.

На крыльцо выскочила Лариска, босая, в коротеньком платьице.

– Папа, а что они такое несли красное?

– Я вот задам тебе - красное!
– прикрикнул отец и подхватил девочку под мышку.
– Чего раздетая выскакиваешь? Не лето!

Так под мышкой и внес он ее в избу.

– Ну, скажи! Мы ведь видели, что ты останавливался и разговаривал с ними, - не отступалась Лариска.

– Я же сказала тебе - рябину!
– с легким раздражением произнесла Клавдия Михайловна.

– А как они ее? В таких узких, длинных сеточках?

– Не в сеточках, а на прутышках, - пояснил отец.
– Мы, помню, тоже так носили: нанижешь кисти на прутышки и несешь домой красные стожки ягод... С тех пор ни разу не видал, чтобы так рябину собирали. Сейчас вот первый раз. Даже удивился.

– А что они с ней делать будут? Ведь она кислая.

– Птиц кормить. Зимой птичкам корму не хватает, они и станут их ягодками подкармливать.

– А я Валерку как просила, чтобы он тоже кормушки сделал, а он не хочет, - пожаловалась Лариска на брата.

– Зря. Дело полезное. И интересное.

– Конечно, интересное!
– подхватила Лариска.
– Я вчера из школы шла и долго смотрела, как воробушки и синички по Борькиным кормушкам прыгали. Там уже ничего не было, Борька еще из школы не пришел, а они все равно прыгали... Синички такие красивенькие!

Валерка сидел на диване и смотрел телевизор. Валентин Игнатьевич сел рядом, спросил:

– Ты почему не хочешь кормушки для птиц сделать? Лариса же просила... Разве это трудно?

– Еще чего! Стану я обезьянничать!
– не повернув головы, бросил Валерка.

– Ты как с отцом разговариваешь?!
– неожиданно вскипел Валентин Игнатьевич.

– А чего?
– вскинулся Валерка.
– Мне никаких кормушек не надо. А кому надо, те пускай и делают.

– Кормушки нужны птицам, а не кому-то, - сдержанно сказал отец. Кроме того, тебя просила сестра. И, честное слово, самому тебе было бы полезнее немножко поработать топором да молотком, чем с утра торчать перед телевизором.

– Я уж и то говорила, - вмешалась в разговор Клавдия Михайловна. Смотрит подряд все передачи! Как не надоест?

Валерка счел за благо промолчать. А Валентин Игнатьевич подумал, что с некоторых пор сын стал заметно раздражительней и грубей. Что это неизбежные издержки переходного возраста или тут есть какая-то связь с тем, что Валерка перестал дружить с Андрюшкой?

– Папа, раз Валерка не хочет, сделай кормушку ты!..
– просила Лариска отца, теребя его за рукав.

– Сделаю, сделаю, - рассеянно обещал Валентин Игнатьевич.

– Только тогда Валерка пускай птичек не кормит. Я сама буду!..

– Ладно, - кивнул отец.
– Ты будешь кормить, ты...

– А за рябиной сходим?

– Нет. Нынче рябины мало. Ребята где-то нашли, так они не раз искать ходили.

Лариска сыпала и сыпала вопросы. Валентин Игнатьевич рассеянно отвечал ей, а сам все думал, как узнать, что творится в душе сына. А может, попробовать как-то помирить его с Андрюшкой? Но перед глазами Валентина Игнатьевича тотчас встал Борька. Мириться с Андрюшкой - значит сдружиться и с Борькой, но после этой истории с курткой какая может быть дружба?

Думая так, Валентин Игнатьевич решил пока не вмешиваться в дела ребят: пусть все остается так, как есть.

27

С наступлением холодов дед Макар все чаще и чаще вспоминал о своем обещании поискать для городских охотников берлогу. И не вознаграждение, которое посулили горожане, затронуло душу старого охотника - жил он безбедно, в деньгах не нуждался, но очень уж хотелось ему сбить спесь с этих молодых медвежатников, которые и медведя-то толком не видали; хотелось доказать им, что он хоть и стар, но в охотничьем деле по-прежнему кое-что смыслит и слов на ветер не бросает. И когда в конце октября ударили крепкие заморозки, дед Макар собрался в разведку.

Верный стариковским охотничьим приметам, Макар вышел из деревни ранним утром, еще в темноте, чтоб никто не мог его встретить и поинтересоваться, куда это он отправился, - ведь ушедшему незаметно чаще сопутствует удача.

В шести километрах от Овинцева, за Слудным болотом, был глухой ельник-зеленомошник, прозванный Мертвяком. То ли почва там оказалась скудной, то ли сырость влияла, но ели с возрастом не становились ни выше, ни толще. Худосочные, с пепельно-серой корой и жиденькой хвоей, они стояли на мягких, как подушки, кочках и если не валились от ветра, то лишь потому, что росли густо и, раскачиваясь, поддерживали друг друга. Не было в том ельнике ни грибов, ни ягод, ни дичи, и люди стороной обходили этот пустой лес.