Дай лапу, друг медведь !

– Так то же тайна была! Я никому ни слова, и он никому. Да и не поверили бы вы.

– Не поверил бы, - вздохнув, согласился Федор Трофимович.
– Сказал, что не курит, а я не поверил.

– Вот видите!.. И теперь может так получиться. А знаете, как обидно, если не виноват!

– Это, Андрюха, я знаю. По себе знаю!..
– Помолчал, видно вспоминая что-то, потом, будто очнувшись, спросил: - Все? Или еще чего скажешь?

– Все.

Они вместе встали и пошли к деревне.

...Весь день Борька сидел над раскрытыми учебниками, но ничего не выучил. Матери, которая приходила с фермы всего на часок, он ничего не сказал: не хотел раньше времени расстраивать, и с тоской и страхом ждал возвращения отца. Он готов был провалиться сквозь землю, когда услышал в сенях его шаги. Он спрятал под стол забинтованную руку, уткнулся в книгу, но буквы прыгали перед глазами.

Отец молча скинул у порога сапоги и долго гремел в углу умывальником.

– Ужинал?

Борька отрицательно мотнул головой.

– Так все и сидишь с книжкой? Ведь голова лопнет.

– Завтра тебя... директорша вызывает. С восьми утра до семи вечера. Обязательно велела прийти. И чтобы мама тоже, - не поднимая головы, сказал Борька.

– Чего опять?

Борька съежился, всхлипнул.

– Ладно. В обед схожу, сам узнаю... Да брось книгу-то! Все равно не учишь - по лицу вижу.

– Ничего... неохота...
– прошептал Борька и не сдержался: голова его, будто надломившись, упала на книгу.

Федор Трофимович, приземистый, угловатый, остановился посреди избы и долго смотрел на судорожно вздрагивающие плечи сына. На мгновение ему показалось, что это не сын, а он сам, Федька, маленький, головастый, с острыми лопатками, сидит за столом и, уронив голову на учебник, плачет, незаслуженно обиженный и никем не понятый.

– Ты погоди реветь-то!..
– дрогнувшим голосом сказал отец.
– Ежели не виноват, все уладится.

Но Борька ничего не слышал, слезы душили его.

– Экий ты у меня!..
– Федор Трофимович сел к сыну, неловко прижал к себе.
– Будет!.. Я ведь, смотри, все понимаю, все!.. Самого зазря били. А чего поделаешь?.. И ты меня... прости за тот раз. Думал, вправду курить начал.

Не сразу дошел до Борьки смысл отцовских слов, а когда он понял, о чем речь, приподнял голову, недоуменно спросил:

– Откуда... узнал?

– С Андрюхой беседовал. Сам пришел. Вот и рассказал.

– И про Валеркину куртку?

– И про куртку. Говорит, все на тебя думают, а точно никто не знает... Ты за его держись, за Андрюху-то! Он надежный. А тот случай, что с табаком вышел... забудь. И вот мое слово: больше пальцем не трону! Только и ты мне по-честному, правду...

Борька сидел, прижавшись к отцу, слушал его неуклюжую, совсем необычную речь и чувствовал, как тает, как уходит из сердца обида.

– А я ведь тебе никогда и не врал, - тихо сказал Борька.
– Только ты не всегда... верил.

– А теперь буду. Ей-богу, буду верить!..
– Он помолчал.
– Трудно ты жить начинаешь. Трудно... И я так же начинал...
– Он умолк, засмущавшись своей минутной слабости, порывисто поднялся и сказал: - Давай-ка ужинать!..

...Утром Андрюшка видел в окно, как Борька сыпал корм птицам в кормушки, развешанные на облетевших кустах калины, и понял, что у Сизовых пока все спокойно.

24

Начался пятый урок, когда Федор Трофимович и Анастасия Прокопьевна Сизовы пришли в школу. Невысокие и чем-то удивительно похожие друг на друга - то ли широкими лицами, то ли одинаково настороженными светло-серыми глазами, - они остановились у двери в директорскую.

– Ты хоть шапку-то сними!
– шепотом подсказала мужу Анастасия Прокопьевна.

Федор Трофимович стащил с головы картуз, ладонью пригладил взъерошенные волосы.

– Ну, чего, пойдем!..
– и осторожно постучал в дверь.

Директор школы Нонна Федоровна Круглова, пожилая и очень спокойная женщина, работала в школе много лет и Сизовых, конечно, знала в лицо. Она поднялась им навстречу из-за своего широкого стола и дружелюбно пригласила:

– Вот сюда, поближе садитесь!
– И взглянула на часы: - К сожалению, Ирина Васильевна, классный руководитель пятого "Б", в котором учится ваш сын, сейчас на уроке. Но мы с ней обо всем переговорили, поэтому я могу беседовать с вами одна.

Она села, на минуту задумалась.

Федор Трофимович и Анастасия Прокопьевна не мигая смотрели на добродушное крупное лицо директора и затаенно ждали, что же она им скажет.

– Вы в кабинете у меня не первый раз, - начала Нонна Федоровна. Мальчик у вас трудный, и я еще ни разу не могла вас обрадовать его успехами ни в учебе, ни в поведении. Но нынешний учебный год Боря начал неплохо. Учиться стал лучше, и поведение удовлетворительное.

Отец и мать Борьки облегченно вздохнули.

– Это отрадный сдвиг. И вдруг вчера он опять сорвался... Вы знаете, что он сделал?

Анастасия Прокопьевна испуганно заморгала, а Федор Трофимович кашлянул и робко спросил:

– Значит, все-таки он... порезал?

– Он. Случай невероятный. Такого у нас в школе не было.

– Господи, за что же он так-то?..
– прошептала Анастасия Прокопьевна.

– Накануне Валерик Гвоздев обрызгал его грязью, даже не обрызгал, а по-хулигански окатил грязью! И вот Борис решил таким способом ему отомстить. Гвоздева мы тоже накажем. Но вся беда в том, что куртку-то отремонтировать невозможно. Я сама ее смотрела - вещь испорчена. А школа не имеет средств, чтобы возместить родителям Гвоздева ущерб.

– Чего уж школа? Наш порезал - мы и заплатим, - приглушенно сказал Федор Трофимович.
– Только уж вы его, пожалуйста, не исключайте. Вроде бы за ум взялся.

– Понимаю, - согласно кивнула Нонна Федоровна.
– Наша просьба уладьте сами с Гвоздевыми эту неприятность. Наказать вашего сына мы, конечно, должны: такой проступок не может пройти безнаказанно. Как именно наказать, решит педсовет. Но об исключении, разумеется, не может быть и речи. Наоборот, все мы надеемся, что это был его последний срыв и что больше ваш сын не будет доставлять подобные неприятности ни вам, ни нам. Вы в свою очередь - очень вас прошу!
– обойдитесь с ним помягче. Так будет лучше. Я уверена, он уже глубоко осознал свою вину и больше ничего похожего не допустит.

– Да уж осознал.
– Анастасия Прокопьевна вздохнула.
– Всю-то ноченьку плакал! А ведь и не ругали даже...

Когда Сизовы вышли из кабинета директора, все еще шел урок, и коридор был пуст. Анастасия Прокопьевна тронула мужа за рукав и тихо сказала:

– Ты, Федя, не бей его. Бог с ними, с деньгами! Заплатим. А о парне-то, вишь, как она по-хорошему сказала!

– Да не трону я его! И денег не жалко, раз виноватый. Одно обидно: чего же он мне-то не признался?

– Боится. Помнишь, за курево-то как ты его... Вот и боязно.