Дайте собакам мяса

— От кого? — спросил я, хотя заранее предполагал ответ.

— От Во… от Володи, — она запнулась, но быстро собралась. — Он говорил, что Якир — очень смелый и отважный человек.

— Татьяна про Высоцкого, — пояснил я для Макса, который был не в курсе всей истории наших с ней отношений. — Она актриса театра на Таганке, работает с ним вместе.

— Работала, — Татьяна мягко поправила меня и вернулась к плюшкам.

— Работала, — охотно поддержал я. — Но он ошибался. Петр Якир — сломленный непростой жизнью человек, который никак не может оставить прошлое в покое. Впрочем, к делу это не относится. Сейчас он нарушает закон, так что, к сожалению, Комитету приходится им заниматься.

Татьяна промолчала, а Макс недоуменно посмотрел на меня. Ну да, у нас не было принято вот так запросто делиться с домашними какими-то рабочими подробностями. Но я тоже — «работал», поэтому считал себя свободным от некоторых ограничений.

— Макс, всё нормально, — я не был в этом уверен, но говорил твердо. — Я теперь свободный человек… жаль, конечно, но я честно пытался вразумить Юрий Владимировича, просто он голос разума в моём лице не услышал.

— Да, дела… — сказал Макс и тоже потянулся к тарелке с печеньем. — Кажется, такого у нас ещё не было.

— Не было, — с легкой гордостью сказал я. — Хоть тут я успел первым.

* * *

Макс задержался у нас часа на три, и всё это время мы буквально переливали из пустого в порожнее. Судя по всему, у него не было задачи убедить меня в ошибочности моего поступка, а приехал он ко мне по собственной инициативе, но это мало что значило. Формально я тоже был для него посторонним, с которым по рабочим вопросам следует говорить очень осторожно, аккуратно подбирая слова. Да и мне самому влезать в дела Комитета тоже было не с руки, хотя вторая форма секретности останется со с мной ещё лет на пять, а по некоторым вопросам — пожизненно.

И лишь на пороге он вдруг сказал:

— А меня в ФРГ отправляют, буду сопровождать нашу команду на олимпийские игры.

— Рад за тебя, — искренне ответил я — и вдруг завис.

В принципе, в нашей системе это было одной из форм поощрения сотрудников. «Мой» Орехов таким образом два месяца провел в Японии, где присматривал за танцорами из Большого театра, чтобы они не слишком разбегались по сторонам. Максу вот достались спортсмены; от Комитета он, конечно, будет не один, что облегчает задачу хорошо отдохнуть и прибарахлиться.

Но завис я по другой причине. После попадания в 1972 год я, конечно, пытался вспомнить, что меня ждет в ближайшем будущем, но потом понял, что это сизифов труд. Я даже не смог подкинуть своему непосредственному начальству информацию о тех кротах, которые уже работали в Конторе — просто не придумал, как это сделать так, чтобы не подставиться. Поэтому американские и английские шпионы продолжали свой нелегкий труд — раньше я сказал бы «пока», но теперь я в этом уверен не был.

Вспомнил я и о теракте, который устроили палестинцы против сборной Израиля, но тоже не смог придумать, как рассказать об этом ответственным лицам. Думал я, кстати, весьма интенсивно, а остановила меня простая мысль: а что, если в результате моего вмешательства жертв станет больше? Готов ли я взять на себя лишнюю кровь? Те же палестинцы могут узнать, что их планы раскрыты, отменят операцию, перенесут её на другое время или же вообще сразу начнут кидать в спортсменов гранаты, которые у них точно были… В общем, я не знал, что делать, а потому загнал эту информацию в самый дальний угол сознания.

Сейчас был хороший повод достать свои мысли обратно — и предупредить Макса, сославшись, например, на слухи, которые ходили среди… да хотя бы среди студентов университета Дружбы народов, которые мне передал один из информаторов. Натяжка, конечно, но Макс лишних вопросов задавать не станет, а в ночь на 5 сентября пойдет проверять мои данные и попадет под очередь «калашникова»… нет уж, ну его к черту. Пусть он, как и другие сотрудники Комитета, живет в нашем посольстве или снятой для них гостинице и не лезет в эту историю, в которой обгадились, кажется, все — и немецкие, и израильские спецслужбы, да и американцы с англичанами.

— Вить, ты чего? — вопрос Макса вырвал меня из размышлений.

— Да подумал тут… — как можно небрежнее сказал я. — Если вдруг соберешься ставки делать, ставь на наших в баскетболе, они точно всех обыграют. И ещё… Слушай, не купишь мне хорошие наушники? Фирмы «Филлипс», например? Валюту, правда, не отдам, но рублями компенсирую полностью. Ну и услуга с меня, как водится.

Макс почесал за ухом.

— Ох, я в них не разбираюсь…

— Да что там разбираться? Ты же на немецком говоришь? — он кивнул. — Вот и иди в любой музыкальный магазин и попроси студийные наушники «джек» на четверть. Запомнишь или запишешь?

— Да лучше запишу, — с сомнением сказал он. — «Джеки» какие-то. Чего хоть четверть?

— Дюйма, — я улыбнулся. — Это диаметр разъема. А «джек» — это тип разъема. Пойдем, покажу, куда его втыкать собираюсь.

Мы прошли во вторую комнату, где Макс оторопел от вида моих гитар, и показал ему гнездо для наушников на усилителе.

— Вот сюда я этот «джек» втыкается, — объяснил я. — Он как штырек выглядит… И это… стерео нужен, кажется, TRS называется.

— Ладно, понял, — кивнул Макс. — Привезу. А ты реально играешь?

Он махнул в сторону гитар.

— Ну да, иначе зачем бы я их покупал?

— А… а сыграй что-нибудь?

— Ох… — притворно вздохнул я. — Что-то конкретное или на мой вкус?

— Давай на твой…

Он тут же плюхнулся на стул, который остался со вчерашнего вечера и приготовился внимать.

— Э нет, не так сразу, — улыбнулся я. — Сначала всё это хозяйство должно нагреться. Поёдем ещё по чайку пока?

Но Макс не согласился. Поэтому я сначала побренчал немного на акустике — сыграл «Сказку» в её первозданном, не испорченном украинцами виде, а потом и «Позови меня с собой», заодно изобразив, как мы эту песню показывали на конкурсе в Киеве. Они — Татьяна тоже к нам присоединилась — даже посмеялись, узнав, что сотрудники сумского управления хоть на время, но превратились в настоящих актеров.