Дайте собакам мяса

— Потому что я уже даю, как вы выразились, консультации вашему Комитету.

Я на мгновение замер. Это было неожиданно, хотя теперь я знал, кому обязан тем, что эта женщина знала мою фамилию, место службы и историю моих отношений с Татьяной Иваненко. Правда, такие дела у нас, мягко говоря, не поощрялись, я не слышал о том, чтобы информаторов использовали против коллег, да и память «моего» Орехова об этом молчала. Подобное могло иметь место разве что где-нибудь в Первом или Втором главных управлениях, но у них всеобщая подозрительность была в порядке вещей.

— А как зовут сотрудника, которому вы… хмм… даете консультации? — осторожно спросил я, рассчитывая на то, что разговорчивая Элеонора не заметит подвоха.

— Филипп, — легко ответила она. — Он сейчас у вас там большой человек, а когда мы с ним познакомились, был ещё зеленым лейтенантом, таким смешным. Но я тогда больше с его женой общалась, Людочка тоже по театру болела…

— А сейчас не болеет? — уточнил я.

— Сейчас — увлекается, — пояснила Элеонора. — А тогда — болела. Мы с ней всюду бегали, МХАТ, Большой, Малый, Вахтангова. Всех актеров наизусть помнили! А потом у них дети пошли, ей не до того стало…

Я хотел сказать какую-нибудь подходящую случаю банальность, но вспомнил биографию этой женщины и слова о детях так и не прозвучали. Она этого словно и не заметила.

— Но мы так и продолжали общаться, иногда молодость вспоминали, — глаза Элеоноры чуть затуманились. — Ну а как Филиппа на театры направили, он и начал у меня всякое спрашивать, а я ему рассказывала всё. Свои же люди, чего скрывать?

Я немного терялся в догадках, кем мог быть этот человек, а одна из версий меня и вовсе слегка пугала.

— Действительно, — с натугой выдавил я. — А как фамилия этого Филиппа?

— Так Бобков же, я разве не сказала? Ты должен его знать, — сказала Элеонора.

Меня пробил холодный пот, а в горле появился ком, который пришлось с трудом проглатывать. Но я быстро справился с этим известием.

— А, да, мой начальник, — с легкой гордостью сказал я. — Не непосредственный, конечно, но прямой. Тогда понимаю и настаивать на своем предложении не буду, хотя, думаю, если я оставлю вам свой номер телефона, Филипп Денисович не станет возражать. И надеюсь, он не станет возражать, если вы вдруг решите мне позвонить… думаю, я смогу вам помогать, например, с контрамарками. Есть знакомые… но это не просьба, я ни на чем не настаиваю, эту услугу я могу вам и безвозмездно оказать. Или в обмен на вашу услугу.

— Какую услугу? — насторожилась она.

— Совсем небольшую, честно, — я улыбнулся. — Мне бы хотелось, чтобы вы перестали писать письма моему начальству с требованием покарать меня десятью казнями египетскими. Поверьте, если меня не станет, Татьяна Иваненко всё равно не вернется к Владимиру Высоцкому, у них очень серьезные расхождения во взглядах на детей. Дело в том, что Татьяна носит моего ребенка… это девочка, она должна в сентябре родиться… и очень хочет его родить. Я, кстати, тоже. В смысле — хочу, чтобы она спокойно родила. А Владимир Высоцкий хочет, чтобы этого ребенка не было. Вот как-то так.

Товарищ Бобков то ли не был в курсе беременности Татьяны, то ли не счел нужным говорить об этом подруге своей жены и своему консультанту по театрам. Я вообще засомневался, что он задумывал какую-то пакость, скорее, речь шла о том, что эти актеры вовлекают в свои игры ещё и сотрудников госбезопасности. Ну а Элеонора сделала свои выводы — и отреагировала именно так, как привыкла, то есть начала строчить анонимки в соответствующие инстанции с требованием разобраться как следует и наказать кого попало. Я подозревал, что она и в райсполком на ЖЭК жаловалась именно так — анонимками, которые, разумеется, тут же спускались по инстанциям вниз. Возможно, даже с трубами в этом доме не так плохо, как она описывала, но это совсем не моё дело.

Мои слова о ребенке пробудили в Элеоноре какие-то воспоминания — она посмурнела, задумалась и ответила не сразу.

— Ребенок, значит, у вас? — спросил она, и я кивнул. — А он против? — я снова кивнул. — Тогда ладно… только вы уж… всё правильно сделайте, хорошо?

Не знаю, что она вкладывала в слово «правильно», но я не стал уточнять.

— Конечно, — сказал я. — Татьяна иначе и не может. Она делает только то, что считает правильным. И я уважаю её выбор. У нас свадьба скоро.

Про свадьбу я добавил, не подумав, но потом понял, что это попадает в категорию «правильно», потому что Элеонора кивнула. Заявление мы с Татьяной подали вчера, в ЗАГС на Фестивальной, недалеко от метро — ехать куда-то в более пафосное место не хотелось, а тут было недалеко от моего дома и удобно. Свободное время нашлось в конце месяца, ну а проводить церемонию по всем правилам мы вряд ли будем — хотя её родителей и Макса с Ольгой пригласим обязательно.

— Свадьба — это хорошо, — сказала Элеонора. — Я обещаю, что больше не буду тебе докучать. А Владимир Семенович…

— Думаю, он с этим смирится, — несколько невежливо перебил я. — У него сейчас съемки в двух фильмах, скоро начнутся репетиции в театре, концерты опять же. А когда ему разрешат выезд за границу, он обязательно съездит на родину жены… У него всё будет хорошо.

* * *

Домой я добрался выжатым, как лимон. Меня доконала жара, доконала беседа с этой Элеонорой, доконали сделанные во время неё открытия. Даже псина по имени Тафа доконала, хотя она и вылезла из-под кровати лишь под занавес нашей с её хозяйкой беседы. И дорога домой тоже выдалась какой-то неудачной — на зеленой ветке поезд подолгу стоял перед каждой станцией, но в итоге всё-таки довез нас до «Речного вокзала».

Татьяна ни о чем не спрашивала, лишь поинтересовалась, устал я или не очень, и есть ли у меня силы прогуляться на пляж на канале. Я на это согласился, но предложил подождать пару часов, чтобы солнце чуть спустилось к западу, и жара чуть спала — это предложение было поддержано большинством голосов. Ребенок в животе пока мог только воздерживаться.

И я почти уверился, что остаток этого дня пройдет нормально, когда уже перед самым выходом зазвонил телефон.

Я был рядом и сразу снял трубку.

— Виктор Алексеевич, это Бардин. Можете говорить?

— Конечно, Алексей Иванович, — ответил я. — Что-то случилось?

— Я хочу выйти из группы, — спокойно сказал он, и я напрягся. — Рапорт я подам завтра с утра генералу Алидину. Посчитал, что вам стоит это знать.

В принципе, ничего особенного в этом не было. Группы не были незыблемыми в кадровом отношении единицами, они создавались и распускались приказами по управлению, а те, кто в них работает, вольны были выйти из них в любое время — если, конечно, начальство одобрит их решение. Причины могли быть разными; обычно человек понимал, что груз слишком тяжел, а награды маячат лишь в отдаленной перспективе, и выбирал скучную текучку, от которой членство в группе не освобождало. Например, я сам, манкируя своими обязанностями по группе, в которой мы состояли с Максом, нарушал кое-какие пункты служебных инструкций, но у меня были особые обстоятельства; в целом же я просто ждал, когда о той группе вспомнит либо полковник Денисов, либо же Макс наберется наглости, чтобы самому дойти до начальства и потребовать определенности.