Дайте собакам мяса

— Тяф!

Я встал, дошел до кровати и присел на корточки. Из темноты на меня смотрела мелкая собачка с очень милой мордочкой — болонка не болонка, но что-то близкое к этой породе — и торчащими в стороны мохнатыми ушами. Она внимательно посмотрела на меня и снова сказала:

— Тяф!

Правда, уже не так смело.

— Привет, — ответил я. — Не знаю, как тебя зовут, но я друг. Можно меня не пугать, к тому же я не испугаюсь. Но ты молодец, что защищаешь свою территорию. Так и надо. Хотя тебя самого надо защищать.

Скрипнула дверь, я поднялся и оглянулся. В комнату вернулась Элеонора — она несла поднос, на котором стояли две чашки, заварочный чайник и сахарница.

— Познакомились с Тафой? — улыбнулась она.

— Наверное, — я ответил на улыбку. — Она, во всяком случае, представилась.

— Вы её не бойтесь, она не кусается, — Элеонора как-то ловко сгрузила все приборы на стол и теперь стояла, прижав к груди пустой поднос. — Она чужих сама боится. Но привыкнет как — сама выйдет. Только в коридор её не пускайте, у Самойловых не кот, а тигр какой-то, так и ищет способ сюда пробраться.

— Хорошо, — пообещал я. — Не пущу.

— Вот и договорились. А я сейчас чайник принесу, Викуся свой отдала, как узнала, что ко мне гости, а себе она новый поставила.

И она снова исчезла из комнаты — и я снова не успел её остановить.

* * *

— … и этот проглот сейчас на кухне трётся, попрошайничает, он всегда так делает, кто бы там ни был. Но как только все с кухни уйдут, снова под мою дверь придет и будет караулить. Но ничего, я его веником, веником… Викуся это даже поощряет, она с ним тоже намучалась дай боже! Да, а вы ко мне зачем-то пришли? Я как-то и забыла спросить…

Хлопающая глазами Элеонора наконец закончила рассказывать историю охоты соседского кота на её собачку и решила узнать, кого она поит чаем, который, кстати, оказался весьма вкусным — как она рассказала, его привезла подруга прямо из Индии.

— Ничего страшного, я тоже забыл представиться, — улыбнулся я. — Виктор Орехов, управление КГБ по Москве и Московской области.

Я достал из кармана удостоверение и протянул ей, но она даже не притронулась к нему. Вместо этого она очень внимательно — с учетом постоянного моргания — смотрела на меня и, кажется, что-то вспоминала.

Этот процесс закончился очень неожиданно для меня. Элеонора подпрыгнула на стуле, что вызвало очередной «тяф» из-под кровати, хлопнула ладонью по столу и торжествующе проговорила:

— А я вас знаю! Это вы разрушили счастье Владимира Семеновича!

Никакого осуждения моего подлого поступка в её голосе при этом не было.

— Насчет счастья я бы поспорил… — начал было я.

— Нет, это так! Они были так счастливы, так счастливы, вы бы видели, как она на него смотрела, а как он на неё! — Элеонора даже приложила обе руки к груди. — Это была великолепная пара, лучшая в театральной Москве… да что в Москве, я уверена — лучшая во всей стране! В театральной, конечно, — поправилась она. — И что получается?

— Что?

— Появляетесь вы, отбиваете у Владимира Семеновича его любимую, он теряет вкус к жизни, начинает глушить горе алкоголем, а ему пить нельзя — вы же, наверное, об этом не думали? — и всё!

— Что — всё? — я был немного смят её напором.

— Всё — это всё! — наставительно произнесла она. — Он на сцену с трудом выходил, все, кто его видел в спектаклях Театра, — это слово она произнесла с большой буквы, — говорили, что он уже не тот! А как Владимир Семенович может быть не тот? Он всегда тот!

Я уже начал жалеть, что пришел в эту квартиру к этой женщине. Она и в самом деле не была опасна, и вряд ли стала бы нападать на Татьяну в темном переулке. У Элеоноры была высокая цель — она решила воссоединить любящие сердца, вернуть, так сказать, заблудшую душу к родному очагу. Собственно, даже мне она никак не хотела навредить — её устроит, если Высоцкий продолжит жить с Иваненко во грехе, а разлучник, то есть я, исчезнет в тумане.

— Постойте, но ведь Высоцкий женат, и женат он вовсе не на Татьяне Иваненко…

— Ой, я вас умоляю! Женат, не женат, кому какое дело до таких мелочей? К тому же все знают, что он на этой французской выдре женился лишь для того, чтобы ездить за границу и привозить Танечке подарки!

— Эм… — я не сразу нашелся, что сказать. — Боюсь, что не все в курсе этой хитрой комбинации…

— Вы про ваш Комитет государственной безопасности? — она чуть поморщилась, давая понять, что относиться серьезно к этой организации не стоит. — Ой, а что они там знают? Ничего они не знают! А тут любовь! Высокая любовь, откуда этим дуболомам про неё знать?

— Вообще-то я тоже из дуболомов, — я потряс удостоверением.

— И это вас нисколько не красит! — припечатала Элеонора. — А почему вас не наказали? Я же в письмах всё изложила — вас должны были примерно наказать за ваш неблаговидный поступок!

— Тяф! — согласилась с хозяйкой Тафа.

— Их мне отдали и приказали разобраться…

— Вот всегда так — жалуйся, не жалуйся, а твои письма потом отдают тем, на кого жалуешься. И всё, — Элеонора заметно огорчилась. — Наш ЖЭК такой же. Я и в райсполком писала, и в райком партии — и что, всё спускают обратно к этому Васильеву, а он только руками разводит — какие трубы, какие замены? А зимой опять весь дом мерзнуть будет!..

— Элеонора, вы, наверное, всё знаете про театральную жизнь? — я слегка перебил её, но коммунальные проблемы этого дома мне были совсем не близки.

— Не всё, — она строго глянула на меня и добавила с заметной гордостью: — Но многое.

— Это хорошо, — я улыбнулся. — Просто я… так сказать, по долгу службы… иногда вынужден погружаться в эту жизнь, но признаюсь, как на духу — для меня это темный лес, мои интересы лежат в другой области. А как вы смотрите на то, что я иногда буду у вас консультироваться по некоторым вопросам? Вряд ли это будет часто… я и театры существуем в разных мирах. Но иногда без консультаций специалистов не обойтись.

— Консультации? — сказала она гораздо мягче. — Забавно вы выразились. Некоторые люди называют это другим словом, очень грубым.

— Это каким же? — спросил я, потому что Элеонора этого явно ожидала.

— Да стучать же, что ж ты такой непонятливый, — она даже стукнула себя кулаком по лбу. — Это называется — стучать. Мой хороший знакомый это называет именно так, а он, думаю, знает, о чем говорит. И ответ на ваше предложение — нет.

— Почему? — полюбопытствовал я.