Дайте стройбату оружие. глава Канютинский рубеж

Надо искать.

Когда немцы прошли через станцию, капитан отправил десяток курсантов к оставленному рубежу обороны. Вернулись они через час. Принесли на шинели мертвого курсанта Балицкого.

Привели лейтенанта да двух красноармейцев из обстрелянного эшелона. Один из прибившихся бойцов, Ваня - ранен. Поэтому его не столько привели, сколько - на руках притащили. При них пулемёт и три ленты мосинских патронов.

Пулемёт и патроны это хорошо. Одну ленту сразу раздёргали и разделили между курсантами.

Балицкого похоронили, на скорую руку. Без речей. На краю лесной полянки. Наскоро, выкопав неглубокую могилку.

Уложили молоденького пулемётчика Ваню-Ванятку на шинельку Балицкого и лесом, обходя станцию, пошли на север, туда где, по словам генерала Калинина, должен был находиться Запасной стрелковый полк 30-й Армии.

Полка не нашли.

Встретились с пограничниками из батальона охраны тыла, которые успели поджечь и взорвать то, что не должно было достаться врагу.

"Ничего. Ничего! Мы ещё повоюем" - шептал капитан Иванов, шагая по сырому, тёмному бору.

– Мы своё возьмем. Главное, ребята живы. Живы будущие командиры Красной Армии. Они за всё рассчитаются, ну а я если что, отвечу по закону военного времени, за то, что оставил позицию без приказа... Мог не оставить... И не оставил бы, будь у нас артиллерия да гранаты. Хотя бы, патроны да зажигательные бутылки, для уничтожения немецких танков... а

"Лишний" эшелон

На маленьком пустынном разъезде "Дурово" машинист затормозил очень резко, так, что звякнули тарелки и заскрипели пружины буферов, а вагоны захрустели.

Эшелон, прокатившись ещё немного, стал. И сразу же вдоль него, от штабного вагона, полетела команда:

– Получить боеприпасы!

– Получить боеприпасы! Получить боеприпасы!
– повторяли, высовываясь из вагонов, дневальные.

– Черепанов! Старшина! Пулемётчики! За мной!
– приказал командир роты старший лейтенант Шевардин.

Уцепившись за брус, который был приделан поперёк открытой двери, ротный скользнул под него. За ротным спрыгнул старшина Билейков, командир пулемётного взвода младший лейтенант Черепанов и ссыпались пулемётчики.

Эшелон стоял у закрытого семафора. На влажной после дождика щебёнке, валялись куски рельсов, чуть прихваченные ржавчиной новые костыли, несколько шпал.

Вечерело. Опустившееся солнце висело за семафором. Казалось бы, в его лучах семафорный красный глаз должен был поблекнуть, но он смотрел из-под глубокого козырька все так же рубиново, сигнально, напряжённо.

После трясущегося, вихляющегося вагона, в котором все звуки перебивал стук колёс, а перед глазами постоянно дёргались нары, стены, пол, двери, лица людей, - мир на этом пустынном разъезде казался тихим и безмятежным.

"Пых-пых-пых" паровоза, которому словно не терпелось бежать по рельсам дальше и катить за собой эшелон, шорох гравия под многими сапогами, обронённые на ходу слова и команды не могли испортить здешнего извечного покоя. Покоя какого-то исключительно местного, "смоленского", как подумалось горожанину Салаху Барышеву.

"Вот бы пожить тут!.. Да! Хоть немного! Чудо..." - сумасшедше мелькнуло в голове у Салаха начало приятной мысли.

Беззаботно и нежно тенькнула где-то рядом неразличимая птичка: "Тень-тинь-тинь! Тень-тинь-тинь!", и Малах вгляделся: "Где же она?.. Где ты, а?" - и ткнулся в спину Ванятки, вдруг сбавившего бег, и чуть не сшиб его с насыпи.

– Ты чо! Глаза разуй!
– Ванятка сплюнул в сторону.
– Дядя Салах, ты куда несёшься! Аль не достанется?

– Извини, - пробормотал Барышев и побежал за Ваняткой пакгаузу, возле которого сгрудились бойцы и командиры, чтобы под выкрики: "Первый батальон! Первая рота!.." получить ящики с патронами.

Поднимая ящики над головами, солдаты проталкивались от дверей, и, казалось, что белые свежеструганные ящики, отцепляясь от штабеля, как бы выплывали из вагона, но ящики были тяжёлые, и солдаты скоро роняли их к ногам и, подхватив за верёвочные лямки, несли у земли. Тогда ящики плыли над гравием, как у дна.

– Вторая рота!
– крикнули из вагона, и Салах с Ваняткой вслед за другими подхватили свой ящик.

– Не отоспался за дорогу-то? Я на месяц вперёд отоспался. А коль ещё проедем, на всю войну выспимся! - одновременно спрашивал и убеждал Ванятка.

– Вряд ли. Вряд ли долго проедем - сказал Салах.
– Теперь близко. Боеприпасы дают под конец пути. Перед началом горячего дела.

– Ещё поспим!
– не захотел согласиться Ванятка, но тут паровоз дал гудок, со штабного вагона пропела труба сигналиста, звякнули буфера и сцепки, сразу несколько командиров крикнули: "По местам! По вагонам!" - и ему с Ваняткой пришлось наддать ходу.

Они и правда уже отоспались хорошо, потому что ехали ещё несколько часов. Начав свой путь от станции Кунавино в Свердловской области, они катили теперь по уже по Смоленской, и почти всё это время напропалую спали, вставали только поесть, да иногда по нужде или посидеть, чтобы размяться, возле двери, свесив ноги из вагона. До погрузки у них были всякие марши, ученья с рытьём окопов, стрельбами, атаками и контратаками и вообще все то, чем на пределе живут полки, бригады, дивизии перед отправкой на фронт.

От усталости, от скудноватой "тыловой" нормы питания, от хронического недосыпа они измотались, и как только, дорвались до вагонных нар, они так и ткнулись носами в шинели, которые служат солдатскими матрасами. Первый день они фактически проспали полностью. Даже командиры - ротный и их командир взвода младший лейтенант Черепанов - тоже проспали этот день. Видимо, весь эшелон, кроме караульных, проспал его. Они спали и второй день, хотя и не так крепко, не как убитые, а а полудремля, часто просыпаясь, но все-таки не желая расстаться с нарами.

Лишь часов в пять второго дня ротный, осоловело глядя на стрелки и цифры, скомандовал:

– Подъем! Рота, подъем! Кончай сонное царство! Черепанов!
– взял он тоном выше,- проверить пулемёты! Сальники - на течь! Вычистить оружие, проверить снаряжение! Старшина! Проверить личный состав! Шевелись!

Под этими резкими командами теплушка зашевелилась, задвигалась, и от людей, от оружия, от вещмешков, из которых солдаты доставали нужные для чистки и смазки паклю, ветошь, маслёнки, в ней стало тесно. Чтобы не мешать, ротный подобрал ноги и сел на краю нар по-турецки.