Дайвинг - Блюз

моряки, все так!- дед прикрякнул , встрепенулся,— Ну в общем, так в жизни бувае, спочатку трохи побились. А

потом сдружились они с ней, Слюбились, и миловались в чаше. И так зажигали с той Атлешкой — аж ховайся.

Да только побачил то Дэв. И возненавидел их. Порешил он погубить мореходов. Однажды под вечер подкинул

им свой шкуряной мешок. Ну такой, мешок,чувал-не чувал , бурдюк — не бурдюк! И зашептал разными голосами

Дэв, проникнув в сознание моряков предвечерним ветром: «Откройте, откройте мешок, не пожалеете».

Дождались-дочекались моряки, когда уснул на корабле их утомленный утехами предводитель. И вскрыли

бурдюк наспех. Но так неумело, что разлетелись из него вокруг с диким свистом и стоном души погибших

мореходов, а злые ветры наполнили паруса и понесли их судно прочь, в открытое море. Не знаю, что было с ними,

но до сих пор потомки их скитаются по свету. С тех давних пор и у нас в скалах и лагунах поселились эти ветры.

Много их — от легкого бриза и до штормового шквала. — Он снова окинул взглядом аудиторию, заинтригованную

его рассказом, и продолжил: — И что же та Атлешка? Долго рыдала она на самом краю обрыва, взывая к

удаляющемуся суденышку, протягивала вдаль руки. Молила вернуться обратно любимого. Но все дальше уносили

ветры мореходов. Распалила тогда та Атлешка на утесе самом высоком кострище. И стала заклинать в этом месте

путеводный огонь, изо дня в день, из ночи в ночь. А Дэв напьется ветра из своего мешка и дует потом что есть

мочи, старается потушить огонь. Но только сильнее его раздувает.

И повелось с тех пор в наших местах палить огонь на самой высокой скале. Чтобы видели его далеко в море и

возвращались домой, спешили на его яркий отблеск мореходы.

А как померла Атлешка, то и поховали ее в каменной могиле, как прародительницу огненного культа. И ее

именем наш утес назвали — Атлеш.

Отсюда моряки пошли в наших краях. Ну, и пираты. Вот от них, смеси степняков и мореходов, кажуть, и пошла

наша порода. Мы доси такие. Он в прошлом годе лесовоз ветром на Джангуле выкинуло, прямо на скалы. Так за

неделю с него бревна растаскали. Не смотря, что обрыв метров пятьдесят, шторм — не шторм, буря— не буря! И те

тоже, жгли костры, зазывая к себе мореходов. Если в течение попал, и ветер прижимной — то знай, на скалы

выбросит. А потом грабили их, а корабли сжигали в большом атлешском гроте. И сейчас сохранились на верхнем

своде грота следы от тех огромных костров. Бачили?

Много всякого видели наши места. Кажуть, яки тильки народы их не заселяли. И каждый приносил с собой

свои верування, сказки и легенды. Своих богов и духов. Потим народы счезали, може, вымирали, а може, мешались

с другими, а демоны и духи залышались. Оттуда взялись наши демоны огня и ветра. Еще духи подводных гротов,

пещер и колодцев. У нас потому залышылись, что в других местах их вытеснила эта… цивилизация. Люди

понастроили города, заковали в бетон берега, распахали всю землю, даже речки пустили по трубам. А тут у нас

захолустье, ученые кажут, чи не едине у Европе. Самэ глибоке захолустя. От.

— А что, и сейчас эти духи и демоны живут здесь? — испуганно спросила старика Данка, еще сильнее

прижавшись к сильному и теплому Гоше.

— А то как же! От, побачьте, как живой ветер поднимает пламя. Бьется с ним, победить хочет. Но только

сильнее его раздувает.

И действительно, вечерний бриз с моря, будто следуя его рассказу, начал задувать порывами. Вихри рвали

пламя костра, обдавая всех вокруг жемчужными искрами. Все сидели, зачарованные пламенем. Казалось, сам

огонь, повинуясь тайному заклинанию, нашептывал сказочные истории. И то, что исходило это из искривленных

временем уст Рачибо, словно бы не имело никакого значения.

— Иной ветер здесь так задувает, что ховайся, — тот, который скалы волнами ломает и корабли кидает на

камни. Другой же, наоборот, игрив до безобразия.

— Точно дед говорит, — откликнулся один дайвер. — Этим летом схватил ветер надувной матрас с какой-то

толстой образиной, отдыхающей, и занес, играючись, далеко в море. Погранцам потом пришлось задерживать

нарушительницу катером. У нейтральных вод. Или на песчаном пляже, в поселке, часто бывает: выберет этот ветер

красивую купальщицу, улучит момент, когда выходит она из моря — да и набежит, наподдаст волной сзади. Да так

кинет, что купальника — как не бывало. И бежит в волнах на берег она в чем мать родила, прикрываясь и

повизгивая от мнимого стыда. Ни дать ни взять прекрасная наяда.

— Во-во, — вставился Рачибо. — А вин ее сзаду подталкует волной. Безцеремонно пхнэ в упругую круглу

попку, прости грешного…

— Ну это ты, дед, уже про стриптиз сказывать пошел, — зашевелилась Лариска, — Вот тоже, старый

проказник! Лишь бы только сам показа не устроил.

— Я то шо? Так, где что чув — под себя переложив. Вот ваш Константиныч — он такое сочиняет! Песни. И как