Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Я пожала плечами.

– Не знаю, наверное, слишком много всего навалилось. Темой для моего эссе сегодня было «Что значит быть хорошим родителем?», и это заставило меня вспомнить о маме, – сказала я. – А сама я действительно в порядке. И знаю, что ты ненавидишь это слово, но так и есть. И мне на самом деле все равно, чем мы займемся сегодня вечером, лишь бы я провела это время с тобой, – продолжала говорить я, пока он молча смотрел на меня, как бы впитывая все, что я сказала.

– Ты скучаешь по ней, – сказал он через некоторое время.

Я кивнула.

– Очень, – тихо молвила в ответ.

– Хочешь поговорить о ней? – предложил он тихим и искренним голосом, в котором не осталось ни намека на гнев. – Ты не должна держать в себе это дерьмо, не позволяй ему разъедать тебя изнутри. Ты можешь поговорить со мной, я всегда рядом и готов выслушать.

Я вздохнула, пожав плечами.

– Я знаю, что могу обсудить это с тобой. Просто… я, наверное, на самом деле не знаю, что сказать. Я переживаю за нее, и мне ее не хватает, и, скорее всего, я никогда больше ее не увижу, чтобы сказать, как я люблю ее. Я, хм… никогда не говорила ей об этом раньше.

– Никогда не говорила ей о чем? – спросил он с любопытством.

– Что люблю ее, – тихо сказала я, чувствуя, что глаза наполняются слезами. – Мы никогда не обсуждали это, и сейчас мне больно даже думать об этом, потому что раньше я считала, что мы толком не любили друг друга. Легче не испытывать ни к кому привязанности, потому что люди умирают, оставляя тебя в одиночестве, но я поняла, что лучше потерять, познав, что такое любовь, чем оставаться в спасительной безвестности. Это я узнала здесь… этому я научилась у вас. И сегодня я поняла, что моя мать по-настоящему любила меня, и что она была лучшей из матерей, которую я когда-либо могла бы попросить. Но я никогда не говорила ей об этом. Я даже ни разу не сказала ей, что люблю.

В конце речи я всхлипнула, и рыдание вырвалось из горла. Я быстро подняла руку и прикрыла ладонью рот, а Эдвард спрыгнул со стола. Он крепко обнял меня, слезы покатились, я зарыдала, несмотря на все усилия, чтобы сдержаться. Он начал покачивать меня, а я плакала в его объятиях, и моя грудь разрывалась от боли.

– Я уверен, она знает, что ты любишь ее, Белла, – тихо сказал он, нежно поглаживая меня по спине. – Ведь она мама. Знаешь, мамы просто чувствуют это дерьмо.

– Знаю, – пробормотала я, вцепившись в него. – Я бы хотела, чтобы она знала об этом, чтобы я говорила ей это раньше. И мне бы очень хотелось сказать ей сейчас.

– Я бы тоже этого хотел, – сказал он, целуя меня в макушку. – Я, действительно, хотел бы помочь тебе в этом, Белла. Я чертовски хочу этого, но есть некоторые гребаные вещи, которые мне не под силу.

– Я знаю, Эдвард, – прошептала я. – Я и не жду, что ты поможешь мне. И я не должна была вываливать это на тебя, потому что это неправильно. У тебя больше поводов страдать, чем у меня. Моя мама еще жива, а ты свою потерял…

Он вздрогнул, когда я произнесла эти слова, ярость вспыхнула в его глазах, заставив меня сжаться. Я сразу подумала, что сказала что-то не то, но, в любом случае, не хотела огорчить его. Я попыталась извиниться, но он быстро поднял руки и прижал указательный палец к моим губам, чтобы заставить молчать.

– Ты не сказала ничего дурного, – серьезно молвил он спустя мгновение. – Ты права, говоря, что твоя мать еще дышит, а моя нет. Но ты и ошибаешься – моя мать жила, тогда как твоя нет. Моя мать была вольна сделать свой выбор, и сделала именно такой. Она приняла неверное решение, пошла до конца, и умерла из-за этого. Вот почему умерла моя мама, Белла. Она умерла, потому что сделала выбор в пользу дерьма, которое и убило ее, и это, на хрен, реально отстойно, но это была ее жизнь. Твоя мать никогда не имела возможности принимать решения насчет своей жизни, и значит, она никогда не жила. И лучше уж умереть преждевременно, чем не жить вообще, и по этой причине поводов скорбеть у тебя куда больше, чем у меня. По крайней мере, в моей жизни был выстрел. И это, Белла… этому я научился у тебя. И поэтому я, черт возьми, прослежу за тем, чтобы ты получила шанс на жизнь.

Потрясенная, я смотрела на него, открыв было рот, чтобы ответить, но он снова прижал палец к моим губам.

– Ты сожжешь наш ужин, tesoro, – сказал он мягко, тонко намекая мне, что больше ничего не нужно говорить.

Я кивнула и повернулась к плите, чтобы закончить начатый энчиладос. Слезы продолжали сочиться из глаз, и я смахивала их тыльной стороной ладони.

Ели мы в относительной тишине; Эдвард заметил, что я так же хорошо готовлю мексиканские блюда, как и итальянские. После окончания ужина я направилась на кухню, чтобы все прибрать и положить остатки еды в холодильник. По привычке я сделала слишком много, и чувствовала себя неловко, зная, что большую часть придется выбросить, раз Эмметта не было дома. От этой мысли боль в груди снова дала знать о себе, и опять подступили слезы… Я буду очень скучать по Эмметту и Джасперу.

Спать мы с Эдвардом легли рано, после обсуждения на кухне все еще пребывая в угрюмом настроении. Он обнял меня и гладил по спине, пока я не заснула беспокойным сном.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Я понятия не имела, когда вернется доктор Каллен, но уже привыкла к тому, что есть только я и Эдвард, и страшилась момента, когда это прекрасное время подойдет к концу. Это было похоже на то, будто я одним глазком взглянула на наше совместное будущее, и полюбила каждую минуту, что мы провели вместе. Мы все время были заняты, выходили поужинать и в кинотеатр, проводили время во дворе и снова посетили художественную галерею в Порт-Анжелесе.

Днем в пятницу мы с Эдвардом уселись в гостиной, чтобы посмотреть фильм. Он назывался «Криминальное чтиво», и Эдвард сказал, что это один из его любимейших фильмов, кино-на-все-времена, но мне он показался очень странным. Я запуталась в некоторых моментах, и Эдвард старался объяснить мне, но что бы он ни говорил, в этом не было смысла, и я засомневалась, а понимает ли он сам, что же происходит в этом фильме. В одном из эпизодов картины рассказали анекдот про помидоры, и я разразилась истерическим хохотом, вспомнив, что как-то раз Джейкоб Блэк говорил об этом, и что тогда он мне вовсе не показался смешным. Эдвард наблюдал за мной с любопытством, а я лишь пожала плечами, сказав ему, что просто было смешно. Мне не хотелось испортить наше совместное времяпрепровождение разговором о Джейкобе.

Фильм закончился, и побежали финальные титры, а я все еще с удивлением таращилась на экран.

– Эдвард?

– Да, детка? – спросил Эдвард, и в его голосе отчетливо послышался смешок.

Я взглянула на него и увидела на лице ухмылку и лукавый огонек в глазах.

– Что было в портфеле? – нерешительно спросила я, не понимая, что произошло.

Я просидела у экрана более двух часов, а в результате испытывала лишь недоумение.

Он усмехнулся.

– Мы не знаем, Белла.

Я нахмурила лоб.

– Они забыли рассказать нам? – спросила я.

Он начал истерически хохотать, покачивая головой.

– Они не забыли, а просто не сказали нам. На самом деле вовсе не важно, что в нем, – сказал он.

– Не важно? – переспросила я, вообще ничего не понимая. – Если это не имеет значения, то зачем они постоянно показывали его?

Он продолжал смеяться и сгреб меня в объятия.

– Иногда ты такая, черт побери, милая, – сказал он с умилением, и припал своими губами к моим.