Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

Остальной мир перестал существовать, пока я держал ее. Я игнорировал телефонные звонки и надеялся, что никто не постучится в номер, встревоженный криками. Она означала для меня все, и я хотел объяснить ей, что случилось, как она умоляла меня, но я не знал, что сказать. Я не мог, б…ь, сказать ей, что Рене убила себя. Я не хотел, чтобы ее воспоминания о матери были испорчены мыслями, что Рене сдалась, или что она не была сильной, потому что это неправда. Последние слова Рене эхом отдавались в моей голове, и я чувствовал себя полным идиотом, не видя, что происходит. Она выглядела решительной, почти, б…ь, удовлетворенной в тот момент, когда говорила: «Тогда я легко могу уйти, зная, что она в безопасности». Почему я, вашу мать, не сказал ей! Я виновато размышлял, почему, черт возьми, я не сказал ей, что мы собираемся помочь ей. Как я мог быть таким идиотом?

Через какое-то время Белла начала сдаваться, силы пошли на убыль, и крики перешли в рыдания. Я продолжал говорить, как сожалею, и она обвилась вокруг меня, вцепившись так, словно цеплялась за жизнь. Я крепко обнимал ее и уложил на кровать, придерживая, пока она плакала. Она ревела и хныкала несколько часов, и каждый всхлип причинял боль и разрывал мою грудь, и я плакал вместе с ней.

Ее слезы, наконец, высохли, тело расслабилось, но кулаки продолжали сжимать мою рубашку. Она замолчала и затихла, и я задумался, не заснула ли она, но, взглянув на нее, заметил, что ее глаза открыты. Она в трансе уставилась в пустой экран телевизора, не двигаясь, едва моргая. Я несколько раз позвал ее, поглаживая спину, но она не подала и признака того, что вообще понимала, что я здесь.

Мы так и провели без сна всю ночь. Телефон постоянно звонил, но я игнорировал его, не желая ничего делать. К моменту, когда солнце объявило о наступлении нового дня, я был полностью истощен. Мои конечности затекли, я чувствовал, словно их покалывают гребаные иглы. Я застонал и начал садиться, но Изабелла вцепилась в меня еще крепче, останавливая. На ее лице читалась паника, и я вздохнул, нежно гладя ее спину.

– Я никуда не уйду. Мне просто нужно сесть и потянуться, – тихо сказал я, произнося первые слова и нарушая напряженную тишину, нараставшую всю ночь.

Мой голос был болезненно хриплым, моя голова, б…ь, гудела, и плечо чертовски болело, но я пытался игнорировать боль, потому что это дерьмо было неважно. Не имело значения, насколько плохо я чувствую себя физически, потому что ничто не могло идти в сравнение с тем, насколько искалеченной была она.

Она нерешительно отпустила меня и свернулась на кровати в позе эмбриона, вцепившись в одеяло. Я вздохнул и встал, потягиваясь и хватая с тумбочки телефон. Открыв его, я обнаружил несколько пропущенных звонков от Эсме и один от отца, принятый в середине ночи.

Я перезвонил по номеру Эсме и сел на краю кровати, выпрямляя спину и растирая пульсирующее плечо. Она ответила встревоженным голосом, спрашивая, все ли с нами в порядке, и сообщая, что она волнуется. Я сказал, что мы справимся, потому что не знал, что еще сказать. Она ответила, что они будут в резиденции Свонов весь день, на случай, если я захочу привезти Изабеллу. Я закрыл телефон, положил его на тумбочку и повернулся к Изабелле. Она лежала спиной ко мне, и я видел, что при каждом вдохе ее тело дрожало.

– Tesoro? – тихо спросил я, наклоняясь.

Она повернулась ко мне, и выражение ее лица ошеломило меня. Она выглядела проигравшей, полностью сломанной и унылой. Моя грудь сжалась, сердце практически разорвалось от боли, но в ее глазах я увидел искру, и вздохнул от облегчения. Она могла страдать и распадаться на части, но она все еще была здесь, ее жизнь все еще ярко сияла где-то внутри. Я видел отражение своей любви, и знал, что, пока оно там, мы будем в порядке.

Пока она верит в нас, мы сможем пройти через все.

– Это была Эсме. Они… хотят знать, хочешь ли ты… попрощаться с мамой, – нерешительно сказал я, не уверенный в ее реакции.

Я оборвал предложение, вспомнив, что обещал Рене никогда не привозить туда Изабеллу.

Было ли обещание, которое я мог сдержать?

Она с секунду смотрела на меня, прежде чем кивнуть, слезая с кровати. Она не позаботилась одеться, просто скользнув в туфли и повернувшись ко мне. Я вздохнул и встал, хватая ключи и направляясь к ней. Она пошла к двери первой, но я взял ее за руку, закрыв глаза, когда электричество от ее кожи послало искры через мое тело.

Она смотрела на меня, когда я сплел наши пальцы вместе, нежно сжимая их. Уголок ее губ дернулся в мягкой улыбке, но она так же быстро испарилась, как и появилась.

Я медленно ехал к Свонам, не торопясь вернуться туда. Изабелла сидела, расслабившись, пока я рулил, но, как только я повернул к поместью, она напряглась и начала осторожно осматривать окрестности. Я ничего не сказал, не зная, хочу ли я говорить ей, что Чарли и Джейн мертвы. Я прикинул, что это будет горькой радостью, и осознал, что в другом случае она узнала бы это, но не сейчас. Сейчас она ехала к своей матери.

Я вышел из машины и вздохнул, когда Изабелла не сделала и движения. Я обошел вокруг и открыл ей дверь, но Эсме вышла, остановив меня, сказав, чтобы я дал ей время. Это было гребано тяжело, но я ушел от машины, оставляя ее сидеть внутри, напоминая себе, что я не могу, б…ь, баловать ее. Она была независимой и сильной, и я не мог заботиться о ней, неважно, насколько сильно я хотел этого. Я мог быть здесь для нее, но не мог сделать это за нее.

Эсме повела меня на край поместья, к линии деревьев, где был воткнут в землю маленький деревянный колышек. Мы молча стояли несколько минут, я смотрел на свежевскопанную землю, и воздух был густым от жары и невысказанных слов.

– Это не твоя ошибка, малыш, – тихо сказала Эсме через несколько минут, легонько потирая мою спину. – Я знаю, каково тебе сейчас. Я помню год после смерти твоей матери, как ты ходил в трансе, постоянно словно ожидая увидеть маму. Ты всегда винил себя за то, что не смог помочь, чувствовал вину, хотя ничего не сделал. Я не думаю, что мы достаточно убеждали тебя, что это не твоя ошибка – мы просто полагали, что ты сам понимаешь это.

Я не ответил, не имея представления, что, б…ь, сказать. Я хотел сказать, что она ошибалась, потому что чувствовал, что это моя вина, но она все равно не согласилась бы со мной, так что в этом не было смысла. Она вздохнула, когда поняла, что я не отвечу, и покачала головой.

– Такой упрямый. Ты можешь ничего не говорить, но, по крайней мере, послушай то, что я скажу. Это не твоя ошибка и не ошибка Изабеллы. Мы должны сказать тебе больше, и тебе нужно убедить ее. Мы знаем, что Изабелла ни при чем, но она все равно будет винить себя. Фактически, она уже делает это. Она пройдет через «что, если», и попытается представить сценарий, где все по-другому, и ее мама жива, но ты знаешь, что это невозможно, – сказала она.

ДН. Глава 62. Часть 5:

Я молча стоял, вспоминая, как часами бродил по лесам вокруг Форкса, когда был ребенком, сочиняя сценарии, где моя мама осталась бы жива, и винил себя в идиотском дерьме, которое я сделал и из-за которого она умерла. Я находил нечто несущественное и превращал это в проклятый катализатор, который послужил причиной трагедии. Я не мог подсчитать, сколько раз я винил себя за любовь к музыке, потому что, если бы я не играл на пианино, мы не оказались бы там той ночью. Я не хотел, чтобы Изабелла пошла той же дорогой, потому что знал, что, б…ь, происходит в этом случае. Я знал, что происходит, когда ты живешь в этом и не отпускаешь это от себя. Ты впитываешь это и становишься холодным, медленно умирая изнутри, когда тебя захватывает темнота. Я не хотел, чтобы это случилось с единственным человеком, который смог вытащить меня из моей собственной гребаной черной дыры.