Дельфийский оракул

Не с первого раза, но Саломея прочла-таки название того места, где она вдруг оказалась. Номер телефона она вспомнила быстрее. И набрала его, надеясь, что Далматов возьмет трубку. Он все не брал ее и не брал. А когда Саломея уже почти смирилась с тем, что идти ей придется пешком, он все-таки ответил.

– Слушаю, – голос его был сонным и злым.

– Илья…

Она точно знала, о чем хотела попросить, и даже придумала слова, которые надо произнести, но вместо этого просто расплакалась.

– Ты где?! – спросил Далматов. – Ты цела? Я сейчас буду. Совсем скоро приеду, только скажи, ты где?

– Не знаю…

Нельзя расклеиваться. Не сейчас! Потом, оказавшись в безопасности, Саломея поплачет вволю. А теперь – надо собраться.

– Остановка какая-то. Старая. Город – рядом.

Название остановки ничего не говорило Саломее, но Далматов понял:

– Найду. Жди меня!

– Не отключайся. Пожалуйста!

– Я приеду. Я уже еду. Уйди с дороги от этой остановки. Спрячься где-нибудь, ладно?

Он все-таки отключился. И Саломея слушала пустоту в трубке и злилась на Далматова. Но вскоре ее злость прошла. Он правильно поступил – связь следует беречь. Саломея не знает, надолго ли хватит батареи, и сколько денег на карточке, и что вообще произойдет с ней в ближайшем будущем. А если первым сюда явится не Далматов?

Спрятаться… а где?

За развалинами остановки – грязь и битое стекло, чуть дальше – овраг, поросший ивняком. Трава высокая, и крапивы там полно. Осот, опять же. И все то же чертово стекло! Но боль – это даже хорошо сейчас – хорошо. От боли появляется злость, и эта злость поможет ей выжить.

Саломея садится на мокрую траву. Ее одежда, вернее, чужая одежда – майка на бретелях и короткие пижамные шорты, – все промокает. И Саломея дрожит от холода.

Снова – ожидание, томительное, пугающее. Приливные волны страха. А если Далматов задержится? А если ее спасителю не удастся вернуться в дом тихо и незаметно? И его поймают, будут задавать вопросы… Вряд ли он станет долго отпираться. Он выдаст им Саломею.

А если они просто догадаются, где надо ее искать?

Вряд ли ее увезли далеко. Спасителю ведь нужно вернуться, значит, дом где-то совсем рядом.

А Далматов все не едет…

Позвонить?

Нельзя. Телефон старенький, «одноразовый». И связь ее еще пригодится, если вдруг… нет, не стоит думать о плохом.

Шум мотора Саломея услышала издалека и сжалась в комок, опасаясь, что ее увидят.

Визг тормозов ударил по нервам, прижимая ее к земле. И густая трава показалась не такой густой. А мобильный, зажатый в руке, – ненадежной защитой. Камень, который ей удалось нашарить, немногим лучше.

Если это не Далматов…

– Саломея!

Илья. Он опять появился очень вовремя. И Саломея выронила камень, поднялась, неловко взмахнула рукой. Она вновь утратила способность говорить, только икала и поскуливала, стыдясь такого глупого поведения. Идти она тоже не могла – ослабевшие ноги ее не слушались. И Далматову пришлось втащить ее в машину.

Он и втащил, молча, сердито сопя.

– Только не отключайся, хорошо? Спать нельзя!

Почему?

Потому, что Далматов боится – если Саломея заснет, то уже навсегда. Те, другие женщины, они тоже засыпали, а потом умирали. Сосуд где-то там у них лопался…

– Я в порядке. – Она поглубже зарылась в складки теплого пледа, который отыскался в багажнике. Плед крепко пропах бензином, но этот запах показался ей чудесным. – Я домой хочу.

Далматов кивнул, но сказал:

– Сначала – в больницу.

Перечить ему было бесполезно, и Саломея, чтобы не уснуть, стала рассказывать. Говорила она обо всем и сразу. Про Степана Игнатовича, которого была безумна рада увидеть, про сад и запустение в доме и про то, что Далматову должно быть стыдно. Разве можно обращаться так с домом?

Про оранжерею и Алису.

Она совсем не понравилась Саломее.

Про боль и темноту… Пробуждение. И «побег» до подсобки. Запределье, которое откликнулось на зов и помогло ей спрятаться. Ожидание и страх. Спасение. Остановку, собак, мокрый склон оврага, колючий ивняк.

– Все закончилось, – сказал Далматов, припарковав автомобиль на пустынной по утреннему времени стоянке. – Все уже закончилось. Я никому не позволю тебя обидеть.

Это признание дорогого стоило, но сил у Саломеи осталось лишь на кивок:

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста. Идти можешь? Хотя бы до лавочки? – Он помог ей выбраться.

На асфальте оставались красные следы – кровь ее. И разодранные ступни обожгло новой болью. На лавочку Саломея просто рухнула и вцепилась обеими руками в деревянный край ее, надеясь, что не упадет.

Она смутно слышала шум, доносившийся, казалось, со всех сторон сразу. И ощущала запах нашатыря, резкий и неприятный. Он заставил ее открыть глаза, но веки были слишком тяжелы, чтобы удерживать их долго в открытом положении.

– Не спи, – просил ее Далматов. – Нельзя засыпать!

Саломея и не собирается. Она в сознании. Она слышит и понимает почти все. Вот ее везут… перевозят… перебрасывают. Что-то колют, и ощущение иглы, вошедшей в тело – это мерзко. Кладут. Просят лежать неподвижно – нет ничего проще. Лежать ей приходится долго… и потом снова укол.

Мягко.

Спокойно.

И боль, вся ее боль, наконец уходит.

Глава 2 Воплощение мечты

Алиска не знала, куда ее везут. В машине было темно, за стеклом мелькали улицы, дома, деревья какие-то, но Алиска совсем не знала города. Она спросила у водителя, но тот не ответил.

Тогда ей стало не по себе.

А если ее сейчас похитят? И продадут в рабство?!

Алиска читала про такое, но никогда не думала, что это случится с ней. И вот случилось… или почти случилось. Она уже собралась было закричать, но тут машина остановилась возле неприметного зеленого забора. Из калитки вышла Анна Александровна, и ее появление разом развеяло все Алискины страхи.