Дельфийский оракул
Шрифт:
– «Бог света, златокудрый Аполлон, родился на острове Делос. Мать его Летона, или Лето, гонимая гневом богини Геры, нигде не могла найти себе приюта… – Она помнила этот миф и саму книгу – когда-то новое издание с обложкой в бежево-коричневых тонах. – …родился бог света Аполлон, и повсюду разлились потоки яркого света. Словно золото, залили они скалы Делоса. Все кругом зацвело, засверкало: и прибрежные скалы, и гора Кинт, и долина, и море».
Далматов потянулся и, зевнув, спросил:
– Ты как?
– Нормально… – Саломея закрыла книгу – и вновь раскрыла, чтобы прочесть первый абзац, который попадется
– Золотые стрелы, значит?
– «…Его мольба тронула грозного Аполлона. Но поздно! Уже слетела с тетивы золотая стрела, нельзя вернуть ее…»
Книга издевалась над Саломеей? Или солнце подобралось к ней слишком близко? Желтые пятна света расплывались по страницам, стирая ненужные им буквы.
И снова – шелест страниц.
Другой миф. Другие герои. Но знакомое имя режет глаза.
– «…Тогда разгневанный Аполлон наслал на все владения Лаомедонта ужасный мор…»
Далматов сел – рывком – и потер глаза.
– Ты это нарочно? – спросил он.
– Нет. Получается… так…
– Лучше бы нарочно! Голова кружится? Болит?
– Только здесь, – запустив пальцы в волосы, Саломея нащупала припухлость на макушке.
– Не трогай руками! Зашивать пришлось. И вообще, дай сюда книгу. – Далматов отобрал книгу и безо всякого почтения к греческим богам швырнул ее на пол. – Пойдем. Тебе нельзя вставать. И читать нельзя. И телевизор смотреть тоже нельзя. И вообще ничего нельзя, понятно?!
– Илья, я не собираюсь умирать.
А ведь приятно осознавать, что он за нее так волнуется.
– У тебя сотрясение мозга. Хотя я сейчас уже не так уверен в диагнозе, как прежде. Мозг-то быть должен у человека, чтобы сотрясение случилось.
Ворчал он беззлобно и, скорее, порядка ради.
– Далматов, – Саломея не стала поднимать книгу, – ты же все равно от меня не отделаешься. Рассказывай!
Сначала был зеленый чай в высоком чайнике и булочки с маслом. Апельсиновый джем и ароматная дыня. Хрустящие хлебцы и прочие мелочи, способные скрасить собой это утро. Хотя, как Саломея вскоре поняла, дело, скорее, близилось к вечеру.
– Когда человек встал, тогда и завтракает, – философски заметил Илья.
Он был поразительно спокоен и даже как-то умиротворен, словно жизнь в этом полумертвом доме не нарушили все недавние события. А если и нарушили, то остались уже далеко позади и точно не повторятся. Спокойствие это передалось и Саломее. В какой-то момент она даже усомнилась в том, что с ней и правда случилось это похищение, уж больно фантастичным оно выглядело сейчас.
– Твой дружок – мелкая мразь. – Далматов ничего не ел, но, подперев кулаком подбородок, наблюдал за Саломеей. – Он регулярно заводил себе любовниц.
Неприятная тема, но почему бы и нет? Саломея не чувствует ни боли, ни обиды, напротив, лишь радость, что эхо старых эмоций затихло.
– А когда очередная дама сердца вдруг исчезала, он просто находил новую. Конечно, исчезали не все, это было бы уж слишком… Некоторые. Но – хватило их, чтобы Полечка испугался. А тут – ты. И любовь, и шанс разобраться. Ты же у нас парапсихолог, специалист по проклятиям!
Хорошо, что Далматов не смеется. Аполлон – в тот единственный
раз, когда Саломея заговорила с ним о запределье, – очень веселился. Еще сказал, что только трепетным девам подобает верить в подобные сказки. Но тогда его смех не был обидным, Саломее даже хотелось стать трепетной девой ради него.К счастью, она уже повзрослела.
– Есть две стороны дела. – Далматов вытащил пятикопеечную монетку и пустил ее катиться по столу. – Пропавшие гадалки. И молодые вдовы, которые жертвуют Центру неприлично большие суммы. А еще – имуществом с ним делятся.
Монетка докатилась до края стола и упала на пол.
– В обоих случаях смерти их выглядят естественнее некуда. Но одна – плата за другую. Он показывал тебе чашу?
– Нет. Не помню. Я его не просила.
– Почему?
Действительно, почему? Это же естественная просьба, более того, Саломея обязана была взглянуть на предмет, настолько подозрительный. А она словно забыла про него.
Или ослепла.
– Тот, кто пьет из чаши, получает силу бога. Остается лишь направить ее в нужное русло. Но есть нюанс. Как я полагаю, божественную силу не всякий выдержит. Татьяна нашла чашу – и «сгорела». Эмма стала пользоваться чашей – и сошла с ума. Знающий догадается. И найдет альтернативное решение. Использовать кого-то в собственных целях…
Жизнь за жизнь? Достойная плата. Божественная.
– Ты думаешь, что это Аполлон?
Саломее не хочется верить в такое.
– Не знаю, – честно ответил Далматов. – Он – мразь, но мелкая. И вряд ли рискнул бы играть с такими ставками.
– Рената рискнула бы. – Саломея вспомнила эту женщину с иссушенным строгим лицом, по морщинам которого читался ее характер. – У нее есть сила воли.
– Павел? Я хотел с ним поговорить, уж больно однозначно твой дружок на него всю вину валил. Только собственноручно подписанного признания и не хватало.
– И поговорил?
Далматов пожал плечами:
– Не вышло. Его не было дома. Его не было в Центре. И телефон его не отвечал.
– Он предупреждал меня. – Саломея закрыла глаза, возвращаясь в темноту. Память отказывалась ей помогать, все было мутным, туманным. Но Саломее были нужны детали.
Голос? Принадлежал ли он Павлу?
И вообще – мужчине?
Да, но то был не голос ее спасителя, а другой, напугавший ее до дрожи.
– Он предупреждал, чтобы я не соглашалась гадать. А я – согласилась. Взяла табакерку…
А вот эти картины в памяти – яркие, как будто Саломея все еще держит неприятный предмет в руке. Она ощущает запах вина и слышит звук, с которым песчинки яда ударяются о дно бокала.
– Тебя проверяли. – Далматов рядом, и хорошо, что он – рядом. – И проверку ты прошла. Интересно, остальных девиц он тоже домой приводил? И чья это была идея?
Евдокия. Рената. Спор, потребовавший логичного разрешения. И Саломея – в роли третейского судьи. Представление, разыгранное специально для нее.
– Они все замешаны. – Саломея легла на диванчик и подтянула колени к груди.
– Плохо тебе?
– Нет. Нормально. Просто… тошно, понимаешь? Это не предательство, но… хуже. Встреча эта. Прогулка. Воспоминания… а потом – просьба о помощи. Почему? Он мог бы оставить все, как есть. Продолжить игру.
– А ты бы согласилась – продолжить?