Дельфийский оракул

Алиса не наркоманка! Она за здоровый образ жизни и фэн-шуй. Ей просто плохо… очень плохо…

– …да, стреляла, но промахнулась. Тетка та в рубашке родилась, если пуля прошла по касательной. Руки, небось, у девки тряслись.

Нет. Просто Алиса никогда никого не убивала. И не убьет. Это неправильно!

Она лишь замуж хотела.

– За кого? – деловито спрашивают, подхватывая нить разговора. И Алиска понимает, что она уже не в машине. Кабинет. Солнца много! Пусть уберут солнце – оно следит за Алисой. Оно злится, что Алиса не исполнила свое предназначение. И теперь ей точно замуж не выйти.

– Какое предназначение? – ласково спрашивают Алису, и она видит человека. Он не молод и не стар. Он обыкновенный и в то же время замечательный, ведь он разговаривает с ней. – Давай, милая. Сосредоточься. Какое предназначение?

– Убить.

– Кого? Ту женщину? Гражданку Якименко?

Алиса не знает имени. Ей просто показали фото.

– Кто показал?

Алиса не помнит. Но – надо ее убить. А потом – Илью. Он плохо поступил с Алисой. Несправедливо. Он думает, что Алиса – это вещь. А она – живая! И ей было больно. За боль нужно мстить. Так ей сказали. И дали пистолет. Это же просто – берешь пистолет, снимаешь с предохранителя, целишься – и нажимаешь на спусковой крючок. Только надо подойти ближе, чтобы не промахнуться…

Но Алиса не справилась. И солнце злится. Оно бывает очень-очень злым.

– И кто же тебя, дурочка, такому научил? – Человек оказывается рядом. Он берет Алису за запястье, сжимает его и хмурится. – Где, черт побери, врач?

Алиса не слышит его. Ей все еще очень хочется спать.

– Солнце злое. – Она слышит себя словно со стороны и держится лишь на его прикосновении. Если человек уберет руку, Алиса погибнет. – Скажите ему, что солнце – очень злое!

– Кому?

– Илье.

– А фамилия у него имеется?

Да. Алиса назовет ее. Только вспомнит… она же помнит! Она примеряла эту фамилию к собственному имени – не раз и не два.

– Д… Далматов! Нельзя пить из чаши. – Это предупреждение, этот человек – добрый, он передаст. – Нельзя пить из чаши! Солнце сожжет.

– Да где же врач?!

Алиса проваливается в сон. Во сне – хорошо. Не больно. И солнце уже не ранит, но обнимает ее, баюкая в золотой колыбели света.

О появлении чужака дом известил его скрипом двери, стоном половиц и громким голосом:

– Есть тут кто живой? Эй!

Далматов вышел навстречу незваному гостю, подумав, что все-таки следует нанять прислугу, хотя бы затем, чтобы стереть мокрые следы, которые гость оставил на паркете.

– Дождь начался, – сказал человек, словно оправдываясь, и стряхнул с рубашки капли воды. Был гость высоким, широкоплечим и вид имел весьма богатырский, хотя и простоватый. – Полиция. В смысле я – полиция. Младший оперуполномоченный Добрыня Муромцев.

Сказал – и покраснел: видимо, крепко ему доставалось за подобное сочетание имени и фамилии.

– Илья, – ответил Илья, прикидывая, где он успел напортачить настолько, чтобы заинтересовать своей персоной полицию. – Далматов. Чем обязан?

По-хорошему следовало бы пригласить Муромцева в гостиную, велеть, чтобы подали чай, а лучше – и не только чай, и проявить максимальное дружелюбие вкупе с готовностью сотрудничать. Но у Далматова иным голова занята была.

– Я вас другим себе представлял, – признался Муромцев. – Скажите, кем вам приходится Алиса Белова?

– Никем.

– Совсем никем?

– Совсем.

Какой-то бессмысленный получается разговор, хотя одно понятно совершенно точно – Алиска нашлась.

– А вот она говорит, что вы пожениться собирались. Но потом передумали. – Муромцев смотрел на него исподлобья, с явным неодобрением. В его «парадигме» мира намерения, высказанные вслух, обретали силу клятвы. И если уж собирались, то должны были пожениться.

– Она собиралась выйти за меня замуж. А я на ней жениться – нет. И если разговор наш лишь начинается, пойдемте в кухню. Чай будете?

– Буду.

Кухня пустовала. Некогда здесь всегда было жарко. Суетились люди. Горел огонь. Что-то кипело, шипело, жарилось. Кухню наполняли ароматы жареного лука, копченостей, кофе и свежего хлеба…

– Ого, сколько тут места. – Муромцев огляделся и ткнул пальцем в потолок. – А лампочки перегорели!

Ну да. Перегорели. И проводка шалит. Ремонт все-таки нужен, но Илья еще не решил: будет ли делать его сам или все-таки расстанется с домом?

– И пыли много… следить за домом некому?

– Некому, – согласился Илья. – Что она натворила?

– Гражданка Белова? Покушение на убийство.

– Чье?!

Кофейный аппарат кряхтел, как старик, но все-таки выдал порцию вполне приличного эспрессо. Где-то в дебрях холодильника скрывалась некая еда. Холодная курица. Какой-то салат в пластиковом контейнере. Колбаски. Желе. И мясной рулет с оливками.

Далматов достал все.

– Она принимала наркотики? – Муромцев не стал отказываться от еды.

– Насколько я знаю, нет.

– Насколько хорошо знаете?

– Я не слишком интересовался тем, что она делает.

– Как же так? – Ел Муромцев жадно, но аккуратно, только хлеб ломал и скатывал в шарики. – Вы с девушкой живете – и не интересуетесь, что она делает?

– Дом большой. Здесь легко… не мешать друг другу. И мне, честно говоря, было плевать. От нее мне нужно было одно, и я это получал. Она рассчитывала на большее? Ее проблемы.

Нельзя было говорить этого. Людей пугает правда. Но Далматов слишком устал, чтобы придумывать вежливое правдоподобное вранье о праве личности на свободу.

Муромцев хмыкнул и, отхлебнув глоток кофе, скривился:

– Кислый. А чаю можно? Я чай больше люблю. И чтобы в большой кружке…

Надо же, какая полиция капризная пошла! С другой стороны, Далматову нетяжело приготовить и чай. Глядишь, и разговор у них пойдет веселее.

– Нельзя так наплевательски к людям относиться, Илья… как вас по батюшке?

– Без батюшки. Тем более что вы наверняка уже «пробили» мои данные.

Чайник… чайник был старым, древним – даже по сравнению с бронзовыми сковородками. Весил он килограммов пять, но не потемнел от возраста, напротив, обрел приятный равномерный лоск, который появляется после многих лет регулярной полировки.