Демиург

Мой друг оставил меня одного ненадолго. С кухни он вернулся уже в лучшем настроении.

– Забей, парень. Раздумья - все это бесполезная херня, - сказал мой друг.
– Нет верных и неверных поступков. Есть сделанные и несделанные.

Он сунул мне в руки горячую чашку и уселся рядом.

– В тот день, когда мы виделись с Аликом в последний раз, он сказал мне слова, которые я навсегда запомнил. "Никогда не позволяй великим идеям стать достоянием общественности, - говорил он.
– Даже самое дорогое сокровище, попав в чужие руки, теряет блеск. Ценно лишь то, что всегда остается с тобой, что принадлежит тебе одному - такова людская природа. В истории было множество гениев, понимавших, насколько разрушительными станут их знания, выйди они за пределы их лабораторий. Но, к сожалению, не все видят разницу между метеоритом, упавшим в тайге, и метеоритом, упавшим в городе". Док наставлял меня: "Общество следует кормить новинками постепенно и настолько неспешно, чтобы оно не смогло различить новое блюдо за старым. Любой резкий скачок вперед принесет обществу вред, потому что война - любимая дочь маэстро Прогресса".

Несколько следующих часов мой друг провел за мониторами, разбирая почту и цензуруя шоу и рекламу. Ближе к полудню ему был звонок. Он попросил меня удалиться на кухню, откуда я мог слышать только отрывки реплик. Закончив разговор, старик позволил мне вернуться, и, пока он разбирался с делами, я смотрел какой-то фильм про рок-музыкантов. Позже нам привезли обед, и мы продолжили беседу.

Он говорил весь день без устали, отвечая на десятки моих вопросов и поднимая сотни своих, на которые за всю жизнь так и не смог найти ответа. Некоторые его слова заставляли меня прозреть - в них я открывал мудрость и истины, доселе неведомые мне; некоторые - ужаснуться, а прочие я и вовсе не понимал. Но я покорно слушал. Слушал до самой полуночи, пока усталость не сморила меня. И даже сквозь дремоту, обхватив руками подушку, я слышал, что мой друг продолжает говорить. Человеку, молчавшему полжизни, было о чем рассказать.

* * *

Ровно в восемь я открыл глаза и бесцельно уставился в потолок. "Жалкий раб. Даже вырвавшись на волю, ты продолжаешь совершать те же действия, что и в плену. Даже освободившись от кандалов, ты чувствуешь их тяжесть, а в ушах стоит свист плети надсмотрщика. Системе не нужны инструменты, чтобы управлять тобой. Система уже в тебе".

Попытки уснуть еще хотя бы на пару минут оказались тщетными, и я предался размышлениям, хотя и знал, что ничего хорошего они мне точно не принесут. Людям свойственно самим шагать в бездну, а я отличался от них лишь тем, что делал это с открытыми глазами. И откуда с самого утра взялась эта гнетущая обреченность?

Я думал о родителях, которых никогда не видел и не увижу. Стоит ли мне грустить о них? Я не знал. Нить, связывавшая нас, была слишком тонка, и единственной эмоцией, которую мне удалось уловить, была жалость к себе. Отвратительное чувство. Арена - то единственное, что связывало меня "здесь" со мной "там". Друзья? Их интерес к моей персоне ограничивается моей пользой для команды. Жив ли я для них или умер, как Сэнт-Чарли? Ха! Бессмертный мертвый Чарли.

Бред. Очевидно, что я брежу. И чертовски неприятно, что ничего не могу с этим поделать. Я слишком мало понимаю. И настоящую жизнь, и настоящего себя. Мне бы поглядеть на этот мир еще какое-то время, послушать его звуки. Поучиться. Вот чего я хочу.

Мой друг сидел ко мне спиной, стуча пальцами на клавиатуре. Странное дело, но этот звук действовал на меня успокаивающе - тишина заставила бы меня закричать. Знал ли он о том, что я не сплю? Наверное, знал. Наверное, он знал вообще обо всем на свете. Так должно быть. Я почти уверен, что так и есть. Потому что он создал этот мир.

– Тебе бы приготовиться, - сказал старик, не отрываясь от мониторов.
– Минут через пять должны приехать.

Должны приехать. Слова, которые я так жаждал услышать позавчера, сегодня казались мне кошмарными. Сейчас мне хотелось узнать, что возвращение невозможно. Единственный раз я мечтал, чтобы мой друг соврал мне.

– Я не хочу возвращаться.

Старик повесил наушники на шею и повернулся ко мне.

– Охренительные новости. Ты это только что придумал?

Я отбросил одеяло и сел на край кровати. Объяснить. Я должен ему объяснить. Но вместо этого повторил сказанное:

– Я не хочу возвращаться.

– Это все клёво, парень, только я уже вызвал Службу. Послушай, - сказал мой друг, сложив ладони. Я угадал это проклятое движение - он делал так, объясняя причины своих поступков, кажущихся ужасными на первый взгляд. Только в этот раз ничерта не выйдет.
– Ты абсолютно ничего не будешь помнить из того, что увидел здесь или услышал. Не останется ни тени от этого кошмара. У тебя даже трипа этого не будет. Они проводят альтеризацию очень качественно. Ты вернешься домой, и сегодня вечером, может быть, даже сможешь играть.

– Так зачем тогда это все было мне рассказывать?

– А что, нам лучше было молча посидеть?
– поднял он бровь.

– Я думал...

А что я думал? Что вообще должно было произойти? Или я так быстро привык к чуду, что стал принимать его за обыденное?

– У тебя есть друзья, - говорил старик.

– У меня нет друзей!
– громко возразил я.
– Они не настоящие, потому что выдумали сами себя, как выдумал себя я. Тот, другой я. А этот... Кристоф Боленских... всегда был один. Всегда, понимаешь? Ты же понимаешь!

Он не ответил.

– Отмените... вызов. Пусть они не придут.

– Да мы что здесь с тобой в игрушки, что ли, играем?
– рассерженно воскликнул мой друг. Он бросил наушники на стол и поднялся с кресла.
– Как все просто. Захотел - вызвал, захотел - отменил.

– Разве не так? Ты же создал это...

– Нет! Нет, не я! Твою мать, ты так ничего и не понял? Все не так!
– лицо его пылало безумием, однако приступ этот длился недолго.
– Служба не носит альтервизоров, на то она, черт бы ее взял, и Служба! Я не могу залезть к ним в мемочип и изменить дату, как мне вздумается.

В дверь постучали. Три роковых удара, оглушительных, словно гром. Один. Два. Три.

– Комиссар один-пять-ноль-три, - объявил низкий голос.
– Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания?

– Я не хочу возвращаться, - прошептал я, глядя на моего друга с наивысшей надеждой. Он не позволит им меня забрать. Он знает... знает, что делать. Только он один знает. И если сейчас он скажет мне выпрыгнуть в окно, я прыгну. Прыгну не думая.

Старик нервно зашагал по комнате.

– Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания?
– повторил голос за дверью.

"Пошли нахер от двери! Пошли нахер отсюда, твари!"

Мой друг остановился и посмотрел на меня. В его глазах я читал бурю эмоций - от готовности впиться мне в горло до желания обнять и расцеловать.

– А знаешь, Файв Би-Даблъю не обойтись без штурмового чародея, - сказал он.

Не убедительно. Но, кажется, он и не пытался меня убедить.

– Даю вам последний шанс, - вздохнул старик, натягивая футболку.
– Но только один, других уже не будет, - пригрозил он.
– Ты лучше меня знаешь, что делать.

"Что делать? Что я знаю?" - спрашивал я, но вымолвить боялся.

– Находится ли в принадлежащем вам помещении Кристоф Боленских, или же известно ли вам место его пребывания?
– все твердил голос. "Если еще раз задаст этот вопрос, я, клянусь, выйду и разнесу ему череп!"

Взяв со стола отремонтированный визор, мой друг направился к двери.