Демиург
Шрифт:
Я был удивлен тому, что стал так быстро задыхаться при беге. Даже учитывая нынешнее состояние - пережитые мной ужасы и общую слабость, неизвестно откуда взявшуюся, - я способен был переносить и значительно большие нагрузки. Бои на Арене требовали серьезной физической и ментальной подготовки. Но сейчас мои легкие пылали, а ноги отваливались от усталости, будто я участвовал в Таарнакийском забеге. С трудом приняв сидячее положение, я стал ощупывать себя... и в очередной за сегодня раз ужаснулся: это тело от рождения было слабым. Оно было не моим.
Искать объяснение тому, как такое
Боль последнего удара все еще владела мной, когда я услышал знакомые шаркающие шаги. Ни в какое чудо я уже не верил - в этом мире любой намек на него задыхался, не успев сделать и глотка воздуха. Я скатился на землю и пополз в дальний конец двора, впиваясь пальцами во влажный песок. Замок на высоких стальных воротах убил во мне последнюю надежду на спасение. Я проклял свою судьбу именем легиона демонов и обреченно упал ниц...
* * *
Мне было спокойно и тепло, как в детстве. На фруктовый сад опустился медовый вечер - щедрый подарок молодого сентября, и нежное солнце, клонясь к горизонту, посылало миру прощальные поцелуи.
Я сидел на ветке старой ивы, завернувшись в покрывало после позднего купания, и думал о яблоке, которое припас в кармане. Оставлю его на потом, - решил я, - чтоб не скучать на обратном пути. Или, может, поделюсь им со случайным другом. Вдвоем нам будет веселей.
Издалека лилась песня. Щемящая, добрая тоска, долетавшая ко мне вместе с мелодией, сладко сжимала сердце и погружала в мечты о прекрасном, о чем-то недостижимо далеком и светлом. Порой мне казалось, что пели сами луга - вряд ли человек мог создать нечто настолько совершенное. Закрывая глаза, я мог охватить весь мир: шелест хвои в лесах и поднебесный птичий щебет, журчание речки и цвет незабудок в маленьком палисаде...
Я взглянул на солнце. Нельзя этого делать, - учили меня, но я не слушал. Золотой диск совсем не резал взор. Пылающий рыжебородый бог, уходя на покой, раздобрел, и смеялся мне, выглядывая из-за синего горизонта. Я улыбнулся ему в ответ.
Услыхав шаги на узкой тропинке, я спрыгнул вниз и побежал им навстречу. Это, должно быть, идет мой друг. Мой милый добрый друг. Вот в закатном свете появился его силуэт - высокий, чуть согнутый годами, но не сломленный. Солнце слепило меня, и лишь подойдя ближе, я смог прочитать портрет. Седые волосы, убранные за уши, и вспаханное бороздой морщин чело говорили о прожитых годах. Утомленные ночной работой серые глаза смотрели на меня с отцовским укором и печалью, как на глупого ребенка, невесть что натворившего, но искренне прощенного. Еле заметная улыбка тронула уголки его тонких губ.
Но с каждым шагом вечерняя феерия рассыпалась, как детский шалаш под зимней бурей. Далекая песня превратилась в волчий вой; ангельские голоса охрипли, зарычали голодными подземными тварями. Благородный металл солнца обернулся в кровь и залил небеса от запада до востока. Лишь идущий навстречу человек продолжал улыбаться. И я вспомнил его. Вспомнил, какая угроза движется за ним по пятам. Вспомнил, что меня с ним связывает. Вспомнил, что ненавижу его больше самой ненависти.
"Нет,
не трогай, не приближайся ко мне! Не отбирай у меня сказку, она моя! Я не хочу идти с тобой. Молю, оставь меня здесь. Оставь меня одного..."* * *
Я очнулся со сдавленным криком в горле. Этот город с его чуждостью и смрадом вернулся и вновь навис надо мной, зажал в тиски. Мои щеки намокли от слез. Передо мной стоял мой пленитель, в точности такой, каким я видел его в том саду. На нем была маска, но, в отличие от других, она скрывала не все его лицо, а один только правый глаз. Пластины у виска и над бровью были усеяны множеством мелких кнопок. Рваная рубаха его была небрежно заправлена в короткие засаленные штаны, явно малые для него по размеру.
– Ты мудак без капли инстинкта самосохранения, - сказал он, отдышавшись.
– Я уже не мальчик, чтоб гоняться за тобой.
Меня переполнял гнев. Я проклинал себя за то, что попался, что проиграл старику, но более всего я проклинал собственное бессилие.
– Почему?
– закричал я.
– Почему я тут? Что это все... почему все такое?!
– Видать, ты здорово шибанулся башкой, малый. Так что ты давай, не горячись, хорошо?
– он посмотрел на меня с соучастием и присел рядом.
– Помнишь, как ты сиганул с крыши?
"О чем он говорит?"
– Ну, давай, вспоминай. Ты ехал в машине. Потом за каким-то чертом тебя понесло на крышу. Ты вылез из окна... Ну?
Слова Грозы, трепещущие крылья за моей спиной... Воспоминания, словно спрятанные за некой ширмой до нынешнего момента, медленно и нехотя открывали мне историю событий, произошедших если не сегодня, то совсем недавно. Слова Грозы, Песнь Полета... О какой машине говорит старик? Я схватился за голову, силясь не потерять хрупкую связующую нить.
– Я ехал в карете...
– Да твою ж мать, - он сплюнул на землю.
– Где видишь здесь кареты?
– Я хотел полететь...
– Полететь, - передразнил он, намеренно растягивая слово.
– Икар херов.
Головоломка упорно отказывалась собираться воедино - в моем воспаленном разуме плясали черти. Но в моем ли?
– Что со мной не так? Почему я... такой?
– Какой? Ты всегда таким был, - он будто знал, что я имею ввиду и заранее подготовил ответ.
– Другого себя ты придумал.
И снова сплошные загадки, снова ни толики смысла в ответах. Но если хоть на миг представить, все это правда, что реален лишь этот мир, а прошлая жизнь мне приснилась, как можно жить дальше, не сойдя с ума? Я просил о скорейшем избавлении.
– Прикончи меня...
– Ты двинутый что ли?
– спросил он строго.
Моя просьба, очевидно, расходилась с его намерениями. Но, в таком случае, что ему нужно от меня?
– Вы из... Механикумов?
– страшась самого слова, предположил я.
– Что? Ради бога, нет.
– Тогда сообщите моим друзьям. Они должны меня искать. Пошлите гонца к Шторму, он заберет меня. Адрес... есть, где написать?
– Нет у тебя друзей, парень. Там, может, и были, а здесь нет...
– Это же Кейма, да?
– продолжал я.
– До Сайгории далеко, я знаю, но я заплачу. И Шторм заплатит. Просто скажите ему, что я здесь...