Демоны внутри. Тёмный трон

Библиотекарь склонил голову на плечо, задумчиво глядя куда-то за мою спину. Мне даже показалось, что где-то среди стеллажей прошмыгнул Люций, в очередной раз решивший поиграть в прятки.

— Когда она умерла, Набериус похоронил её, — стоило мне это сказать, как Роберт перевёл взгляд на меня. — Ангелы при смерти лишаются физического тела. А она, почему-то…

— Нозоми, откуда ты это-то знаешь? — Фурфур заинтересованно подался в мою сторону.

Я на мгновение замялась, изображая, что вспоминаю, откуда могла бы узнать такое. Но было бы глупо сказать первому встречному, что моё сознание связано с Велиалом и мне часто снится то же, что и ему, что я вынуждена бродить с ним по его воспоминаниям и заново переживать всё. Это яркие сны, полные печали и радости и, порой это то, о чём никто не должен был знать. То, что остаётся за закрытыми дверьми, между двумя. Я же была тем, кто нарушал идиллию, сам того не желая. И не всё, что я видела по ночам, было мне по душе. Личность Велиала была противоречивой: насколько он был нежен к Набериусу, настолько он презирал людей.

В его обществе он становился мягче, старался не расстраивать его лишний раз своим поведением, и всё равно напоминал прирученное дикое животное: оковы, в которые добровольно заковывал себя падший, могли пасть в любой момент. Велиал оставался хищником. Набериус тоже был хищником, но они отличались так же, как Велиал отличается от Марбаса. Маркиз мог сострадать, он не приветствовал бессмысленные смерти людей, не приветствовал насилие над ними ради удовольствия. Он уважал людей. На свой лад, как может уважать людей бессмертное существо, но благодаря его патронажу выжили сотни, а то и тысячи. А когда он умер — зверя больше ничего не сдерживало, и люди сполна вкусили ненависть короля, подстёгиваемую болью от потери близкого.

— Велиал рассказал. Я… Хм… Спрашивала его о Набериусе. К сожалению, моя семья не спешила делиться со мной информацией даже о ближайших родственниках, — я мило улыбнулась, стараясь придать себе как можно более беззаботный вид.

— Набериус был слишком сентиментален. Не знаю, как у такого раздолбая как я выросло такое заботливое создание. Вероятно Заган втайне воспитывал его, когда я не видел. Или вообще подменил яйцо, — хмыкнул Фурфур, глядя на меня. — Удивительная вещь — наследственность: смотрю я на тебя, девочка, и понимаю, что ты врёшь. Когда Набериус не хотел говорить мне правду — у него тоже едва уловимо дрожали руки. Не надо изображать спокойствие, мышцы как раз от этого и ходят ходуном: ты их слишком напрягаешь, чтобы они не дёргались.

— Фурфур! — Роберт хоть и окликнул падшего, хотя мы оба знали, что тот прав, и я недоговариваю. — Не говори так.

— Я просто не могу смотреть на бездарных врунов, — признался князь. — Набериус слишком быстро вылетел из гнезда, и порой я понимаю, как много я сделал неправильно.

— То есть вы… — начала я, но мужчина закончил за меня.

— Я наставник Набериуса. В прошлом. Но наши отношения не очень задались с самого начала. Сложно возиться с детьми, когда сам где-то в глубине ребёнок. Может, я и научил его чему-то толковому, но точно не как удержать голову на плечах. Не в укор тебе, девочка. Глупо вешать ответственность на тебя, ты-то тут причём.

Я растерянно смотрела на Фурфура, который в очередной раз отхлебнул коньяка из бутылки и теперь смотрел на меня, явно не смущаясь моих попыток рассмотреть его лучше. Подумать только, ещё одна частичка прошлого, связанного со мной хоть как-то, появилась так неожиданно. Хоть манера речи Фурфура заставляла держаться настороже, от него не исходило ощущения агрессии. Его взгляд был спокойным, хоть и полным любопытства, движения рук плавными, а при разговоре он то и дело едва заметно приветливо улыбался.

— То есть вам… — снова начала я, но Фурфур снова закончил мой вопрос и ответил на него.

— В человеческом понимании я ровесник Загана, да. Я и сейчас не взрослый, а старый и в меру мудр, — он улыбнулся. — Но кому нужна мудрость, если тебя никто не слушает.

Роберт хотел было рассмеяться, но подавился чаем, отчего закашлялся.

— Мгновенная карма тебя настигла, малыш. Злорадство — это плохо.

— В мыслях не было… Кхе! — Роберт пытался откашляться, поэтому то и дело бил себя в грудь, пытаясь избавиться от неприятного комка в горле. — Фур. Кха!

—…фур. Да, это я. А ты маленький бестолковый нефилим, который променял все радости жизни на сухие книги, в которых формулы такие же чёрствые, как сердце Ирода.

— Роберт хороший! — заступилась за него я. — Он всегда помогал мне с домашним заданием и много чего рассказывал и показывал.

— Асмодей, в тебе всё-таки проснулся родительский инстинкт что ли? — рассмеялся на мои слова князь, отчего библиотекарь неразборчиво что-то фыркнул в ответ. — Неужели кто-то смог растопить твоё ледяное сердце и не уничтожить его, вырвав из вековых льдов?

— Фурфур, я сейчас буду груб, но можешь ты заткнуться? — Роберт как-то совсем нехорошо нахмурился. — Мы потом это обсудим. Как-нибудь.

Я поняла, что пора спасать ситуацию, потому что выражение лица советника короля стало совсем мрачным. Таким я видела его всего пару раз, и оба раза он терял самообладание раньше, чем его оппонент успевал спохватиться, что что-то не так.

— Знаете, я совсем не знаю своего отца. Это… Наверно это звучит совсем смешно, но иногда кажется, что я сама по себе. Роберт-то знает, а вы наверно нет, о том, что он и моя мать придумали, — протараторила я, переключая всё внимание на себя. — Папа не хотел, чтобы я была охотником, и не отдал моей матери меня, объявив мне, что она умерла, хотя та просто переехала в другую страну вместе с моей сестрой, о которой я вообще не знала ничего до октября!

Фурфур молча слушал, а потом подался вперёд и протянул руку, прося мою ладонь. Неожиданно, не подумав, я подала ему правую руку, на которой была печать контракта.

— Он не желал тебе такой жизни, как у него, когда вздрагиваешь от любого шороха и волнуешься за свою семью ежесекундно. Что кто-нибудь найдёт и вырежет всех, не пощадив даже грудничка, что не получится защитить, что придётся жить до конца жизни в страхах и в конце умереть всё же насильственной смертью, потому что в отличие от высших созданий ты стареешь, и с годами притупляется бдительность, пропадает ловкость, падает зрение. Ну суставы у меня тоже ноют перед дождём. Это забавно, знаешь ли: сам насылаешь дождь и сам же от него страдаешь. Ха-х. Так, я был прав, — неожиданно он сжал мою руку, не давая одёрнуть её назад. — Нозоми, ты хорошая девочка и задаёшь себе и окружающим правильные вопросы, которые позволяют тебе расти как личности, но вот это вот… М-да… — он посмотрел на мой безымянный палец. — Как тебя угораздило так влипнуть и, главное, зачем?

— Велиал умеет быть красноречив не только с вашими братьями, — вздохнула я, не желая смотреть в глаза падшему.

— И на что ты променяла свою душу? Только на этот раз честно, ладно?

Роберт, как ни странно, не вмешивался в наш разговор, и я не могла понять, почему он не стремится защитить тайну своего короля. Более того, я не могла понять, стоит ли мне сейчас пытаться снова солгать или сказать как есть? Но ведь можно сказать только половину правды, умолчав о самом неприятном — резонансе. Если Велиал посчитает нужным — он сам расскажет обо всём Фурфуру.

— Он обещал воскресить моего отца, — коротко сказала я, стараясь сохранять спокойствие, хотя на мгновение мыслями снова очутилась в воспоминаниях, в тёмной и полуразрушенной церквушке у школы, лежащей, словно жертвенная зверушка, у его ног и с трудом представляющей, что переживёт ту ночь. За ней потянулись множество других дней и ночей, я, каким-то чудом выжила, но моя жизнь изменилась. Оглядываясь назад, я никак не могла понять, чего хочу больше: прошлой размеренной жизни школьницы, окружённой обманом, или же быть той, кем я являюсь сейчас — настоящей. Дворец, слуги, платья и дорогие украшения, которыми меня осыпал Велиал, пытаясь придать мне хоть сколько-то достойный, по ему мнению, вид — всё это не делает меня счастливой. Если честно, я даже не знаю, смогу ли я теперь когда-то быть счастливой и кому-то доверять. Даже в общении с Робертом я постоянно ловлю себя на мысли, что не доверяю ему до конца.