Демоны внутри. Тёмный трон

Фурфур вздохнул, как мне показалось, устало, но согласно. Потом потёр затылок, поднял взгляд к потолку и наконец посмотрел на меня.

— Нозоми, он, конечно, прав, хоть и… Хоть и торопит события, — князь замолчал, пытаясь снова подобрать слова. Представляю, каково ему общаться с человеком. Для него я слишком слабая, и он боится сделать мне ещё хуже, ведь для этого достаточно одного неправильного предложения. — Ты… Тебе… Я не приветствую убийства твоими руками. У Короны хватает тех, кто сделает это за тебя. Во всяком случае сейчас.

— Я приняла решение и я его исполнила, — вымученно отшутилась я, пытаясь улыбнуться на его серьёзное выражение лица, на что Фурфур нахмурился ещё больше. — Прости, но Марбас правильно делает, что торопит события, иначе это всё затянется ещё неизвестно насколько.

— Нозоми… — князь открыл рот, но так и не смог ничего ответить на всё это.

— Ну тут я соглашусь с нашим лысым перцем, — вклинился в разговор Марбас, за что едва успел увернуться от подзатыльника со стороны старшего падшего. Неожиданное движение, больше свойственное Загану. — Всегда есть кому быть твоим мечом, Казадор. Ножом, стрелой и, в конце концов, верёвкой. Но ты должна помнить, что спустить псов с цепи всегда проще, чем потом остановить.

Я кивнула. Теперь, когда я знала цену своего желания, так как исполнила его сама, Марбас наверняка позволит мне отдавать подобные приказы Братству. Вопрос лишь в том: а захочу ли я?

— Да и где твои ёбаные манеры, маркиза? — неожиданно для всех рассмеялся ассасин. — Кто ж венценосный пачкает руки в крови в мирное время? Это моветон.

Седит появился за спиной начальника бесшумно, но в воздухе неожиданно начала ощущаться предсмертная магия душ, безымянных глупцов, чей разум достался Теням и теперь служит пищей для заклятий. Мне захотелось коснуться одеяний с активированными печатями, или что они используют, и прочувствовать, что сокрыто внутри, кто исчез навсегда и для Ада, и для Рая. Но я одёрнула себя, понимая, что сейчас мне нельзя погружаться в глубины внутренней боли ещё больше, иначе я не вернусь. И кто знает, что останется на моём месте: нечто, что переродится из моего изувеченного сознания, или же сломанная бесполезная игрушка. Седит заметил моё поведение и, наклонившись к уху Марбаса, что-то ему сказал, на что тот лишь отмахнулся.

— Они зовут тебя, — снова улыбнулась я наёмнику, вкладывая в слова тот смысл, что он сказал мне ранее. — Думаю, что когда я с Фурфуром, ты можешь посвятить полезной работе больше времени.

— Вероятно, — хмыкнул тот в ответ и растворился в тенях. Седит, бросив на меня короткий взгляд, последовал за начальником.

Фурфур молча смотрел на меня, продолжая обдумывать что-то, поэтому я решила избавить его от трудностей и протянула руку для рукопожатия:

— Я рада, что у Короны есть ты. Велиалу нужны те, кому он небезразличен, — сказала я, стараясь сохранять оптимистичный тон.

Князь руку жать не стал, вместо этого наклонился и поцеловал, после чего накинул мне на плечи принесённое ранее полотенце и повёл прочь, сначала в покои, чтобы я переоделась, а потом предложил или прогуляться по саду, или занять себя чем-то ещё. От прогулки я отказалась, ссылаясь на то, что за окном то и дело моросил холодный дождь, и грохотал весенний гром.

Когда мы удобно расположились в одной из гостиных, окна которой выходили на внутренний цветущий сад, чтобы просто беседовать за чаем и коньяком и Фурфур смог дальше перебирать отчёты, князь неожиданно зашипел, хватаясь за ногу. Заметив моё испуганное выражение лица, он поспешил уверить меня, что всё относительно в порядке:

— Там просто не хватает куска мышцы, — произнёс он, морщась от боли. — Ничего сверхужасного.

— То есть ничего сверхужасного?! — переполошилась я, с силой усаживая князя в кресло у камина. — Это кусок мышцы, а не палец! Без пальца можно жить, и он не болит! А тут считай что рана!

— Милая, я за три сотни лет уже свыкся с мыслью, что мне не исцелить ногу, поэтому проще думать, что это не катастрофа. Согласись: катастрофа бы была, если бы ноги вообще не было, или она была бы парализована.

С большой неохотой, но я всё же согласилась с его словами. Действительно, всё познаётся в сравнении. Фурфура травма не особо сковывает. Передвигается он явно шустрее того же Баала, который, как я заметила, хромает на обе ноги. Князь, недолго думая, материализовал в руке длинную трубку из дерева, без всяких украшений и резьбы, похожую на те, что использовались в древнем Китае.

— Ты не против? — спросил он на всякий случае корректно, на что я отрицательно покачала головой. Табачный дым был мне безразличен всё время, сколько я с ним сталкивалась: в Америке с этим было строго, а курили в моём бывшем окружении только охотники. К счастью, они были редкими гостями в моей жизни. Марбас же курил постоянно, и от него за милю несло дымом, так что мне вообще сложно было представить его естественный запах. — Это не табак, — сразу предупредил меня падший. — Лучше отсядь подальше.

— Всё так плохо? — в шутку удивилась я, между тем выполняя его просьбу. Чайный столик у балконный двери показался мне подходящим местом. В случае чего я могла подышать свежим воздухом и любоваться деревьями, которые походили на настоящие облака своими цветами. Садовники развесили на ветках разноцветные ленты, отчего казалось, что эти облака вот-вот унесёт ветром, и колокольчики, звук которых то и дело мелодично разливался по округе.

— Это опиум. В вашем мире крайне редкая теперь штука, насколько я знаю. Я мог бы делать себе инъекции всяких сильных обезболивающих, как у вас это делают врачи, применить заклятия, но нахожу его, в моём случае, лучшим выходом. Ничего не могу с собой поделать: я консервативен. Только не вздумай вторить такому старому идиоту, как я. Для людей это опасная штука, и я не хочу, чтобы такая хорошая девочка превратилась в невесть что.

Я, улыбаясь, разлила по чашкам — себе чай, а князю коньяк — и поспешила принести ему напиток, хотя не была уверена, что алкоголь был к месту, ведь просил он его до того, как решил курить. Падший поблагодарил меня, поставил чашку на подлокотник и продолжил возиться с трубкой, укладывая в неё, по всей видимости, сам опиум в виде крошечных шариков. Насколько я знала, ему нужен был ещё постоянный источник огня, но князь этот момент проигнорировал, просто щёлкнув пальцами по кончику трубки, и из неё медленно заструился к потолку тонкой ниточкой дым.

— Фурфур, а ты как думаешь, я поступила верно? Все вокруг хотят лишить меня человечности, но я не знаю, что будет после. Во что превращается человек потом? — спросила я его, с любопытством наблюдая за процессом, хотя мысли мои были неожиданно далеко отсюда.

— Люди ни во что не превращаются, Нозоми. Люди — это люди. Хотя они изначально бывают разными, это да, — Фурфур отпил из чашки и вздохнул, потирая шею. — Но любое изменение — это становление того, что было задумано с момента появления.

— И что же мне тогда делать?

— Что угодно. Плачь, смейся, танцуй или сиди в углу. Сходи с ума сегодня и исцеляйся чудесным образом завтра. Ломай свою судьбу и собирай на её пепле из осколков новую. Человеческая жизнь коротка и похожа на вспышку падающих с неба звёзд, — Фурфур закончил возиться с трубкой и расслабленно откинулся на спинку кресла, выпуская изо рта дым. — Как бы я хотел снова серьёзно воспринимать истинную цену жизни. Осознание смертности придаёт удивительный шарм повседневности: даже мытье тарелок превращается в целое событие.