Демоны внутри. Тёмный трон

Марбас затормозил, видимо добравшись до места, где мог спокойно стоять:

— Я не человек, мне не нужно думать, как человеку, — сказал он, немного оборачиваясь ко мне. — В этом месте нет ни одного человека, Казадор. Тут не работают человеческие моральные рамки. Если ты про того ангела, то я тебе скажу одну вещь, и постарайся её запомнить: жизнь любой особи не стоит ничего — она ценна только для самой особи. Человек это или мышь, таракан или орёл — нет никакой разницы. Люди превратили смерть в личный культ, грёбаный фетиш. Из-за того, что у них богатая фантазия, начали считать, что они пиздецки важные для окружающих, но это не так. Не важен никто, никто никому не нужен на самом деле. Общение одной особи с другими сводится лишь к выживанию в среде, в случае если особи слабые и не могут в одиночку, и последующему размножению, просто лишь для поддержания популяции. Всё!

Заметив, что большая часть монолога была пропущена мной мимо ушей из-за попытки сохранить расстояние и при этом не захлебнуться, Марбас, матерясь почём свет, сначала пошёл, а потом поплыл обратно ко мне, грубо подхватил и потащил к ступеням, несмотря на все мои попытки высказать своё недовольство происходящим.

— Утони, блять, ещё тут, — проворчал он, усаживая меня на выступ, где Диа обычно натирала меня маслами, сам сел рядом и сделал вид, что ему очень интересна статуя, выполненная в античном стиле: дева, льющая из кувшина воду в бассейн. Всё бы ничего, только это была падшая, а не человек. В Геенне вообще не было статуй людей, не было портретов и изображений на фресках. Люди были позорным упоминанием в культуре Ада, грязью, что оскверняет всякого падшего ангела.

Да и на самом деле работа впечатляла с человеческой точки зрения: сама фигура была выполнена из белого мрамора, но так тонко, что ткань одежды казалась невесомой. Когда я впервые увидела её, то решила, что это настоящее платье, надетое поверх, но это был обман зрения — платье было частью камня. Вокруг неё «произрастали» травы, выполненные из такого же материала, не менее тонкая работа, и я всё никак не могла понять, как скульптор умудрился вырезать крохотные листья, не сломав при этом ни одного. Диа сказала, что кустарник создавался больше десяти лет, что вначале была создана и поставлена дева, а потом уже вокруг неё постепенно вырос целый кусочек мира. Каменного мира, в котором подвижным была лишь льющаяся из кувшина вода.

— Ты сам не веришь в сказанное, — наконец сказала я, несколько раз повторив в голове слова падшего. — Ты не хотел бы потерять Седита, тебе больно каждый раз, когда что-то происходит с твоими братьями. Ты очень хочешь быть сильным, хочешь чтобы тебя видели сильным, но мы оба знаем, что это не так, — к моему удивлению Марбас не перебивал меня и не пытался спорить, давая договорить, но продолжая при этом отрешённо наблюдать за водой, текущей из кувшина. — Конечно, ты сильнее любого человека, я не спорю, но у тебя есть слабости. И ты не одиночка. Ты не хочешь быть один. Вы презираете людей, а на деле практически ничем не отличаетесь от них. Видимо за это и презираете, что, пытаясь отличаться, ничем не отличаетесь. Бессмертные, но слабые духовно. Практически всесильные в магии, но боитесь одиночества. Да, живёте сотни тысяч лет, но так и не смогли забыть прошлое. Твоё Братство — это твоя семья, и я видела как ты себя ведёшь в случае беды, видела, что ты готов рвать глотки ради них всякому врагу, который сильнее и опаснее тебя, а ты мне пытаешься доказать, что никто никому не нужен.

— Я не уверен, что я нужен Седиту так же, как он нужен мне, — Марбас наконец отвёл взгляд от статуи и выловил проплывающее мимо перо, разглядывая его, крутя в пальцах. — Я не уверен, что я нужен Братству так же, как они все нужны мне. Однажды они умрут, однажды умру я. Смерть — это ничто, когда она приходит.

— Для тебя это ничто, для падших ничто, а у людей есть Ад и Рай.

— Когда начнётся война, ангелы смерти едва ли будут дальше заниматься своими обязанностями. Эти человеческие разборки им как сверхурочные, а когда схлестнутся Эдем и Геенна, оба мира затопит энергия душ, которой некуда будет деваться, потому что некому будет следить за этим. Казадор, есть здесь и сейчас. Нет прошлого, и нет будущего. Только здесь и сейчас. Здесь есть я, здесь есть ты. И никого больше. Когда я уйду, ты останешься тут одна. Вот и вся шутка, — Марбас посмотрел на меня ненормально серьёзным для него взглядом. — Представь, что в этот момент ты одна во всех трёх мирах, ну или в одном единственном, если тебе так проще. Вообще. Вот так оно на самом деле. Привязанности — губят, делают слабее, потому что ты боишься потерять того, кто тебе дорог. В этом ты права. Это моя слабость тоже, я боюсь потерять слишком многих, потому что уже не представляю, как буду жить без них. Но тебе всего ничего, с моей точки зрения ты ничего не видела и ничего и никого толком не знаешь. Живи, блять, как хочешь, как нравится, но прекращай доёбываться до всех со своими нравоучениями. У тебя не тот титул, чтобы безнаказанно ебать мозги всем кому попало. Однажды кто-нибудь из моих тебя заткнёт, и, поверь, это будет как минимум больно.

Он снова замолчал и неожиданно положил голову мне на плечо. Я не сопротивлялась и даже не думала о том, чтобы оттолкнуть падшего от себя. Мне казалось, что мы все одинаково одиноки в этом мире, что на самом деле все те, кто жертвуют собой ради других, просто глупцы, безумцы или недобитые романтики.

Зачем-то я подняла руку и погладила Марбаса по мокрым волосам, словно это было важно, он никак не прокомментировал это и даже не фыркнул в ответ. Казалось, что задремал. Или даже умер. Мы сидели и молча пытались найти ответы на то, что казалось важным каждому из нас, на эти вопросы, которые были подняты и вскоре закрыты, потому что у каждого своя правда и теперь каждый из нас должен был попытаться хотя бы понять мысли и логику другого. Спор, победителя в котором нет.

Было тихо, лишь журчал фонтан. Падшая, созданная мастером-скульптором из камня, казалась чем-то мифическим, одновременно простым и в тоже время совершенно невозможным. Я закрыла от взгляда то место, где вода из её кувшина встречалась с поверхностью бассейна. Теперь можно было представить, что она не льёт воду, а вбирает её каким-то волшебным образом. Портил всё лишь шум. Так и с нами: можно было представить всё что угодно, но мы видели друг друга и слишком много знаем, или не знаем вовсе.

— Вот вы где, — появление Фурфура сопровождалось тяжёлыми шаркающими шагами. В руках он держал полотенце, которое нашёл невесть где по дороге сюда. — Я только из третьего твоего подчинённого смог вытянуть информацию. Хорошо же ты их натаскал.

Марбас медленно отстранился от меня, демонстративно, показывая, что ему плевать на то, что князь мог подумать после увиденного, и поморщился:

— Надеюсь тебе хватило ума не применять на них печатей и не угрожать физической расправой.

— Я в последнюю очередь буду выяснять отношения с Тенями, Марбас, — криво улыбнулся Фурфур и перевёл взгляд на меня. — Но вам всем стоит держаться подальше от Нозоми.

— Это она за нами бегает…

— То-то ты отгородился ото всех заклятиями, что тебя сейчас не найти и не связаться с тобой никак, — грубо оборвал его Фурфур. — Я не старый идиот. Марбас, я ещё раз повторяю: держись подальше от Нозоми, иначе я лично вздёрну тебя на дыбе. Ваши попытки разобраться во внутреннем мире друг друга заходят всё дальше. Я в курсе того, что произошло с ней и Велиалом, ты тоже. И тем не менее десятью минутами ранее я узнаю, что она лично убила ангела.

— Она его спасла, — Марбас поднялся на ноги, и теперь с его одежды капала вода, но того похоже это мало волновало. Для убедительности наёмник встал рядом с князем, но из-за разницы в росте выглядел как подросток, который решил выяснить отношения со взрослым. — Не всё всегда бывает, как в красивых сказках. Жизнь — это вообще то ещё непредсказуемое говно.

— От её настроения зависит настроение Велиала! Не мне тебе рассказывать, что порой он бывает и без того вспыльчив, — Фурфур кивнул на шрам на щеке ассасина.

— На фоне того, что мы получили после его освобождения вместо старого Велиала — истерики Казадор сущие мелочи, — тот постарался проигнорировать очередное упоминание о своём изъяне, хотя я отлично понимала, насколько его это разозлило на самом деле. — Ты не видел его после возвращения, поверь, там есть на что посмотреть.

— Велиал не вернётся в норму, если ты будешь изводить его через девочку.

— Ты не представляешь, какое сейчас я делаю ему одолжение, — Марбас посмотрел на меня через плечо и снова обернулся к князю.

Я молчала, потому что не знала, нужно ли тут моё мнение. Всё ещё хотелось тишины, которую Фурфур нарушил своим появлением. Винить его в этом не было смысла — он выполнял свою работу. Тут все выполняют свою работу, кроме меня.

— В смысле «одолжение»?

— Ей свернёт кукушечку от одного взгляда на настоящую войну. То, что она видела в Гайе, эти мелкие стычки — это полная херня. Мы оба знаем, что такое война для Ада и Эдема. Пусть привыкает к крови, пусть привыкает к тому, что больно бывает независимо от того, хороший ты или плохой. Пусть поймёт, что нет ни добра, ни зла. Есть только мы, наши желания и те, кто их не разделяет. Твоей, как ты её называешь, девочке нельзя дальше оставаться человеком. Не объяви нам ультиматум, не выйди из него Совет так, как вышел, может и прокатило бы, но теперь тут больше не тепличные условия.