День да ночь

– И мне не хочется, чтобы Опарин уезжал, - признался Ракитин.
– Бой у нас впереди. Каждый человек нужен.

– А какая от него теперь польза?
– спросил Дрозд.
– Глаз один не работает, вдохнуть, как следует, не может, казенная часть испорчена.

– Пошли вы все!
– рассердился Опарин.
– Сказал - не поеду, и не поеду!

– Правильно, - рассмеялся Ракитин.
– Нечего их слушать.

И остальные рассмеялись. Хохотали от души, с удовольствием. Наконец-то добрались до железобетонного непробиваемого Опарина, и тот проглотил все, что ему выдали. А Дрозду для счастья больше ничего и не надо было.

Опарин сопел, не знал, что ему делать. Сердиться или смеяться вместе со всеми. Подумал и решил, что надо держать фасон.

– А что, - ухмыльнулся он.
– Может и съезжу, отдохну недельку. Пока вы здесь будете ковыряться. Сестрички там хорошие, красивые, в белых халатиках...

– Прежде чем к сестричкам ехать, штаны зашей, - посоветовал Афонин.
– А то отсвечивает, аж глаза режет. Сейчас я тебе лоскут дам, и зашивай.

* * *

Старший лейтенант не стал вызывать на КП Опарина и Лихачева с докладом о результатах разведки. Сам пришел на "пятачок". И лейтенант Хаустов с ним. Солдаты встали. Опарин в кальсонах, с шароварами в руках, Лихачев, кутаясь в короткую, едва закрывающую колени шинель. Гимнастерку и нижнюю рубаху постирал. Теперь сушились на ветру.

– В кальсонах и будешь воевать?
– спросил Кречетов.

– Вернусь в полк, добуду новые, - хмуро ответил Опарин.
– А пока заплату поставлю.
– Надоели ему эти вопросики. Каждый норовил про штаны спросить, как будто больше не о чем говорить.

– Действуй!
– одобрил Кречетов. Эти, конечно, драные, но без штанов еще хуже. Ты только не особенно в кальсонах пока мельтеши, - не смог он удержаться.
– Фрицы увидят, подумают, что мы белым флагом машем.

Он глянул на Лихачева. Шинель у того распахнулась, можно было видеть тощую грудь шофера, а при желании и ребра сосчитать.

– Ты чего такой худющий?
– поинтересовался старший лейтенант.
– Не кормят тебя, что ли?

– Его сколько ни корми, все равно тощий, - подсказал Опарин, довольный, что внимание переключается на шофера.
– И куда все это у него девается, непонятно.

– Расту я, - объяснил Лихачев.
– И одновременно размышляю. А непрерывный мыслительный процесс требует постоянной подпитки жирами и витаминами. У тебя, Опарин, пища уходит в мышцы, поэтому они такие большие. А у меня в мозг. Вот я и худощавый.

– На что твой мыслительный процесс направлен сейчас?
– полюбопытствовал Кречетов.

– Размышляю, как отремонтировать свою заслуженную боевую машину, которую покалечили фашисты.

– Это хорошо. Но можешь не беспокоиться. У нас, в автобате, мастера. Разберут, соберут и машина станет лучше новой. Будешь гонять на ней до конца войны.

– Правда?
– Лихачев сделал вид, что обрадовался.
– И быстро отремонтируют?

– Быстро не обещаю. Но сделают. В свое время.

Такое Лихачева устраивало.

– Теперь о деле.
– Старший лейтенант присел на снарядный ящик.
– Докладывайте, что видели. Первым Опарин. Ты сверху должен больше увидеть.

В исподнем Опарин чувствовал себя неуютно. Он старательно прикрывал свой фронт драными шароварами, а многострадальный тыл усердно отворачивал от старшего лейтенанта, чтобы не увидел тот испорченный казенник. Если увидит, тоже шутить станет. От такого никто не откажется. А Опарин этими шуточками был сыт по самое некуда.

– Ехали вначале спокойно, - нехотя начал он.

Не до рассказов было ему сейчас. Опарину хотелось побыстрей закончить с заплатой и надеть шаровары. А потом полежать в сторонке. Болели у него ребра, и все остальное тоже болело: его в кузове футболило - хуже некуда. Старался рассказать покороче.

– Потом поднялись на бугорок, а там, впереди, роща. И два танка идут. За ними бензовоз. Тут и мотоциклы. Три, с колясками, - доложил обо всем, что видел. Коротко, конечно, но чего тут рассусоливать, и так все ясно.

– Два мотоцикла, - поправил его лейтенант Хаустов.

– Три. Один я за бугром достал. Он там и остался.

– Три их было, - подтвердил Лихачев.

– Они из рощи выехали?
– спросил старший лейтенант.

– Кто их знает? Встретились мы неожиданно, как в кино. Они в нашу сторону ехали. Увидели машину, по газам и за нами.

– Так-так... Они, выходит, раньше нас догадались, что разведку надо послать, вот и встретились, - отметил Кречетов.

"Раньше нас" - лейтенант Хаустов принял на свой счет. Он отступил в сторонку, и пока продолжался разговор, не слышно его было и вроде даже не видно.

– Еще чего заметил?
– продолжал выжимать из Опарина сведения Кречетов.

– Больше ничего. Я же говорю: роща впереди, два танка, бензовоз и три мотоцикла. Мы и развернулись с ходу. Лихо Соломин развернулся...

Опарин вспомнил, как его на этом неожиданном крутом развороте чуть не выбросило из машины. Тогда он не успел даже толком сообразить, что происходит. Сейчас представил себе: его выбрасывает из машины, он падает на дорогу. Мотоциклисты подъезжают, а он даже подняться не может. Жуткое дело...

– Ты чего замолчал?
– спросил Кречетов.
– Как роща? Большая, густая?

– Вроде густая, - Опарин подумал немного: - в деревьях просвета не видно.

– Молодая роща, - дополнил Лихачев.
– И деревья невысокие.

– Так старая или молодая?

Опарин ничего не ответил, только пожал плечами: попробуй, разгляди на таком расстоянии: молодой лес или старый.

– Молодой лес, - заверил Лихачев.
– Деревья низкие, высоких мало. Высокие стоят редко, каждое отдельно. Вершина от вершины далеко. Лес хоть и молодой, но большой. Там вполне можно спрятать и танки, и пехоту.
– Лихачев запахнул шинель. Без гимнастерки было холодно и неловко.
– Там индийских слонов спрятать можно целое стадо.

– Брось свои шуточки, Лихачев, - оборвал его старший лейтенант.
– Почему думаешь, что там спрятать танки можно?

– Потому что видел. Это, товарищ старший лейтенант, самому видеть надо. Если были бы бумага и карандаш, нарисовать можно. Сами и увидели бы.

– Как это, нарисовать?

– Он, товарищ старший лейтенант, на художника учился, - объяснил Ракитин.
– Все, как увидел, точно нарисовать может.

– Попробуем, - заинтересовался Кречетов. Он раскрыл полевую сумку.
– Вот тебе блокнот, вот карандаш. Изобрази все, что видел.