День да ночь
Шрифт:
Отправил и этих. Теперь можно было себя в порядок привести. Рукав гимнастерки не то чтобы пришил, но крепко прихватил на живую нитку. Сапоги почистил и обмундирование, как смог. А бриться не стал. Какое тут бритье, если правую щеку так разнесло. Не одну же левую брить.
Так и встал возле своего КП: без фуражки, небритый, правая щека ободрана и раздулась, белки глаз красные от усталости и бессонной ночи. Но ремень затянут плотно, воротничок застегнут, и сапоги блестят.
* * *
От КП вся линия обороны хорошо видна. Почти полкилометра. Хлипкая
"По-умному, думал Кречетов, - надо отойти на левый берег и укрепиться там. Так это - по-умному. У нас по-умному не получается, мост надо держать. Придется стоять на правом. Орудия у нас для танков есть. Но снарядов маловато. И прикрытие жидкое, совсем ерундовое. Десять человек на полкилометра, да два-три в резерве. Дыра на дыре. Сжимать надо оборону, это и ежу понятно".
И пошел сжимать.
* * *
Старички в линялых от солнца и частых стирок гимнастерках сидели, будто отдыхали после смены. Только не "козла забивали", а трехлинеечки свои чистили. У одного правый глаз заплыл, вокруг него все припухло, и ожидался там здоровенный во все цвета радуги фингал. У другого под пилоткой голова забинтована. У третьего нос распух, губы разбиты и зубов, чувствовалось, уже не полный комплект. По такому бою - пустяки. Эти в строю остались. Как в письмах пишут: "Живы, здоровы, чего и вам желаем".
Старшего лейтенанта приняли, как своего. Ночью вместе отмахивались от фрица, выручали друг друга. Теперь - вроде родня. А службу соблюдали. При появлении Кречетова сделали вид, что хотят встать, но не торопились, дождались, пока тот остановит.
Кречетов и подсел к ним, как за стол, "козла" забить. Вынул из кармана помятую пачку "Беломора", угостил всех и сам закурил.
– Винтовочка-трехлинеечка, - погладил он коричневый приклад.
– Всем хороша.
– Так ведь какую войну она нас выручает, - поддержал его сосед с перевязанной головой.
– Ухаживай за ней, она не подведет.
– Ну-ка, - Кречетов взял винтовку, вскинул, посмотрел в канал ствола. Тот блестел, как зеркало. Ни раковин, ни царапин, только нарезы извивались. Кречетов другого и не ожидал.
Хороша в рукопашной, - он взвесил в руке тяжелую винтовку и передал ее хозяину.
– Только людей у нас осталось мало. Скорострельность нужна. Вы бы себе автоматы подобрали.
– Подобрали мы, - ответил тот.
– Вон лежат, - он показал на что-то, укрытое плащ-палаткой.
– А винтовки зачем?
– Казенные. За них спросят. Их бросать нельзя.
– Нельзя, - согласился Кречетов.
– Спросят. Вы вот что, закончите с винтовками, перебирайтесь на левый фланг, за первое орудие. Прикройте его. Метров за двадцать от орудия оборудуйте себе окопчик и устраивайтесь.
– Могут опять полезть?
– спросил тот, что с фингалом.
– Могут.
– Понятно. Кончаем с винтовками и пойдем. Автоматы прихватим. К винтовкам все равно патронов, считай, не осталось. По две обоймы.
– Как это вы пилотки в рукопашной не потеряли? Научите, - попросил Кречетов.
– Я вот без фуражки остался.
–
Вам без фуражки походить можно, - отозвался тот, что с перевязанной головой.– И другую быстро выдадут. А нам терять нельзя. Без пилотки солдат не по форме одет. Мы их перед боем в карманы попрятали. Вот они и на месте, - он дотронулся рукой до пилотки.
– Понял, только мне этот способ не подходит. Фуражку в карман не сунешь. Вы по дороге на КП загляните, у меня там карманная артиллерия припасена. Захватите по парочке гранат, могут пригодиться.
– Гранатами мы запаслись. Десятка полтора немецких собрали. Удобно их бросать, ручки длинные. Как в городки играешь. Привычное дело, - солдат усмехнулся.
– Ударил - фигуры нет.
– Запасливые вы, - похвалил Кречетов.
– Ладно, перебирайтесь.
– И пошел к танкистам.
* * *
У танкистов тоже было невесело. Двое сидели, курили, третий возился с фрицевским ручным пулеметом. Еще два пулемета стояли рядом: наш "дегтярь" и немецкий МГ-34. Шлемы свои парни сняли - и уже не бывалые танкисты, а молоденькие стриженые ребята. Худые, скулы торчат, шеи тонкие. "Пацаны, - подумал Кречетов.
– Совсем пацаны еще. Им бы в футбол гонять во дворе, а они уже в танках горели".
– Сколько вам лет?
– спросил он.
– Восемнадцать, - с вызовом ответил сержант, что возился с пулеметом. Был он до того, как потерял свою машину, командиром танка.
– Аркадий Гайдар в наши годы кавалерийским полком командовал.
– Это я понимаю, восемнадцать лет - возраст солидный, - согласился Кречетов.
– Факт! А то некоторые, - танкист махнул рукой в адрес неизвестно где находящихся некоторых, - считают, что в восемнадцать организм еще не окреп. А я, между прочим, двойное сальто делаю. Без тренировки двойное сейчас не вытяну, но одно могу. Хотите, сейчас крутану.
– Пожалуй, не стоит, - усомнился Кречетов в необходимости крутануть сальто именно сейчас.
– Я разве виноват, что танк подбили! У них там такая оборона была, на КВ не пройдешь. А мы на трдцатьчетверках. Всего три машины. Чего там три машины? Они нам и врезали.
– Видно было, что надо парню выговориться, душу облегчить, и Кречетов не перебивал, слушал.
– Ладно, в резерв отправили. А когда пришли новые машины, кому их отдали? Старичкам, которым за тридцать. У меня, значит, организм не окреп! Я сейчас на руках пройду!
– И не спрашивая разрешения, сделал стойку и пошел, пошел. Потом так же легко встал на ноги.
– Я бы так не сумел, - признался Кречетов.
– А вы, извините, товарищ старший лейтенант, уже в возрасте.
– Это ты перегнул, - ухмыльнулся старший лейтенант.
– Не в возрасте дело. Видел старичков из полевой ремонтной мастерской, каждому за сорок. А ты бы посмотрел, как они ночью в рукопашной работали. Дай бог каждому молодому.
– Я же ничего, я не против, - попытался сгладить углы танкист.
– Я про то, чтобы и нам ходу давали.
– Понял, я вам развернуться не даю и негде вам проявить свою удаль.