День отца
Шрифт:
Я думал, он улыбнётся в ответ, но Мент снова удивил.
— Запомни эту мысль, Рим, — поднял он палец. Воздух словно сгустился от предчувствия беды. — Ты — можешь иметь детей! Своих детей. У тебя ещё всё впереди.
Я сверлил Годунова глазами.
Мы всё ещё говорим о Полине или уже о чём-то другом?
— Ты не должен был её ни о чём предупреждать, — развеял он мои сомнения. — Того, что Полине позвонил адвокат и озвучил условия развода было достаточно, — согласился Годунов. — Жаль только она услышала, что хотела.
— Она услышала всё, Кир. И думаю, не планировала
Он усмехнулся:
— Думаешь, на любую другую девушку она отреагировала бы иначе?
— Уверен, с любой другой девушкой обошлось бы без кровопролития, — отвернулся я от едкого дыма, что раздувший угли ветерок развернул в нашу сторону. — И ни о каком варианте договориться мирно уже не идёт и речи. Если с ЗАГСом не выйдет, будем думать про суд. Князев уже работает над этим.
— Только не торопитесь. Есть кое-какие обстоятельства, которые, скорее всего внесут коррективы, — Годунов посмотрел на меня в упор.
Нет, кажется, поторопился я расслабиться.
— Связанные с Полиной? — хватался я за соломинку, чувствуя неумолимо, как ненастье, надвигающуюся беду. — Поэтому ты про неё спрашивал?
Но больше он ничего вразумительного не добавил.
Просто пригласил меня к себе в кабинет на следующий день.
В обеденный перерыв, которые теперь мне давались с таким трудом, что я был рад вырваться с работы куда угодно, я вошёл в кабинет с табличкой «Следователь по особо важным делам. Майор юстиции Кирилл Евгеньевич Годунов».
— В общем, я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, — кашлянул Мент, как он обычно делал, если разговор предстоял неприятный, и сел напротив за стол. — Но есть вещи, для которых другого и не бывает. Любое — неподходящее.
— Кир, говори уже, а, — покачал я головой. — Я и так всю ночь не спал, думал. Ты ещё нагнетаешь.
— Я не нагнетаю, Рим. Я как бы пытаюсь деликатнее, издалека, — открыл он папочку, что лежала перед ним, не глядя на меня.
Обычную папочку «Дело №», от которой я уже не ждал ничего хорошего, но ещё держался, шутил.
— Деликатность — не твоё, — усмехнулся я. — Говори прямо.
— Хорошо. Говорю, — положил он передо мной бумагу.
«Экспертное заключение о биологическом отцовстве» — прочитал я.
Дальше было много букв, много цифр, подпись, печать.
— А своими словами можно? — отодвинул я лист. — Что-то не в настроении я сегодня отгадывать загадки.
Он снова кивнул.
— Помнишь, когда пропала третья девочка, по всем каналам показывали её фотографию, описывали одежду, просили, если кто что видел, слышал, сообщить и тому подобное?
— Конечно. А после наших поисков в снегу, даже нашёлся свидетель, какой-то дядечка профессор, — кивнул я.
Подробности повторять не стал, мы оба их слишком хорошо помнили.
— Так вот, кроме него нашёлся ещё один свидетель. Не столько свидетель, сколько… — он достал из той же будничной папочки фотографию и тоже положил передо мной, — даже не знаю, как его и назвать. Пострадавший?
Соучастник?«Это как?» — хотел я спросить. Но был уверен, Мент и так не заставит себя ждать с объяснениями, поэтому промолчал.
Я всматривался в фотографию мальчишки лет восемнадцати: светлые чуть с рыжиной волосы, круглые синие глаза, белёсые брови, очень светлая чистая кожа.
Холодок пополз по спине: что-то было в нём до боли знакомое, а вроде и незнакомое тоже.
— Я его знаю? — поднял я глаза на Мента.
— И да. И нет.
— Кир, — покачал я головой. — Не тяни из меня жилы. Он сидит возле твоего кабинета. Я видел, когда проходил. Он, женщина, наверное, его мать. Отец, такой же светло-рыжий.
Годунов постучал пальцами по столу.
— Одна из пропавших девочек, самая старшая, та, что пропала первой, была беременна.
Я выдохнул. Холодок превратился в кусающий морозец.
А потом от мурашек зашевелились волосы, когда я понял к чему он клонит.
Когда понял, откуда я знаю светловолосого парня.
— Мальчишка — отец её ребёнка?
— Они не успели сказать родителям, да и боялись, пока она была несовершеннолетней. Но ребёнка хотели оставить, без вариантов. Даже на УЗИ сходили, — он смотрел на меня в упор. — Им сказали — девочка. Они даже имя ей придумали.
— Нет, — покачал я головой.
Бессмысленно отрицая катастрофу.
Корабль уже налетел на айсберг. И как бы ни ревели гребные винты, шёл ко дну.
— Да, Рим, — снова подвинул он мне Мент чёртов анализ. — Он биологический отец Стефании, — донеслось из разверзшихся мне навстречу глубин.
— Ты… — подумал я о том, что он сделал анализ без моего ведома, наверное, когда сидел с Конфеткой. Но какая уже была разница.
Я закрыл глаза. Я закрыл лицо руками.
Мир рушился. И чёртов свет слепил. Слепил, словно ничего, кроме этого белого света, в который уходит всё, что мне дорого, что я любил, в целом мире и не осталось.
Пустой безжизненный свет.
— Рим, — донёсся до меня из этого света голос Мента. — Они здесь.
— Кто? — выдохнул я и убрал руки.
— Они все. Парень. Его родители. Её родители.
— Прости. Сейчас, — закрыл я глаза. Сглотнул непрошенные слёзы.
— Это лишнее, Рим, — похлопал меня по плечу Мент. — Слёз будет много…
глеб летел на землю
с горки ледяной
а ему навстречу
шар летел земной
Глава 26
Слёз и правда было столько, что впору в них утопиться.
Сначала плакали все в кабинете Мента.
Объятия, слова благодарности, сбивчивые рассказы.
Потом плакали мы с батей, глядя на весёлую Конфетку, сверкающую своим первым зубом.
— Они хорошие люди, пап, — давился я чёртовыми слезами, рассказывая. — И они год назад потеряли дочь. Представь, каково им было узнать, что, оказывается, у них есть внучка. Она так похожа на отца, — тёр я глаза.