День отца
Шрифт:
— Я понимаю, — шмыгал носом батя. — Как же тут не понять.
Я не знал, что сказать.
Он не знал, что ответить.
«Запомни эту мысль, — комом стояли в горле слова Мента. — Ты можешь иметь детей. Своих детей. У тебя ещё всё впереди».
И я хватался за неё как за брошенную по льду верёвку и карабкался изо всех сил наверх из ледяной воды.
Я должен…
Мы договорились — и так посоветовал детский психолог, — что сначала Стешкина семья будет
Первый раз они приехали в тот же день вечером: бабушки и дедушки Стефании, её отец. Пробыли недолго. Но уходили с трудом переставляя ноги. Особенно мальчишка. Студент первого курса медицинской академии. Роман.
Всё, что произошло, я рассказал своим парням на следующий день, собрав их у себя.
— Мать моя в коньках на босу ногу! — выдохнул Хирург.
— Поддерживаю предыдущего оратора, — встал Адвокат.
— Картина Репина «Приплыли!» — стукнулся лбом в ладонь Рейман.
Мент развёл руками.
— Кто-нибудь, кстати, видел эту картину? — горько усмехнулся я. — Там по реке в лодке плывут монахи в рясах, а в воде у берега плещутся голые девки. Оторопевшие монахи, чью лодку к обнажённым купальщицам принесло коварное течение. И написал её Соловьёв, а не Репин. Просто на выставке картины висели рядом, Репину её и приписали.
— Тот ещё был шутник, этот… Соловьёв, — усмехнулся Хирург.
— Стефания Романовна, значит? — сел Адвокат.
— И что будешь делать? — спросил Рейман.
— А что тут ещё сделаешь? — хмыкнул Мент.
Руками развёл я.
Но если бы меня в тот момент спросили, что я чувствую, я бы не ответил.
Ни сразу, ни через неделю, ни две спустя.
Или ответил одним словом: ничего.
Когда ушла Славка у меня словно отнялась одна половина тела.
Когда забрали Стешку — вторая.
И как прошли эти две недели я не запомнил.
Вытеснение — сказала бы моя мудрая тётка, что увы, почти во всём оказалась права. Она слегла с больным сердцем, когда мы отдали Стешку.
Сначала мы думали, что уложимся в месяц со всей подготовкой, но это было всё равно, что отрезать каждый день по кусочку, когда Конфетка то была с нами, то её не было, то снова возвращалась.
Мы привезли её с батей и тёть Зиной в новый дом на вторую неделю в воскресенье.
В новой Стешкиной комнате, большой светлой и чистой было столько игрушек, что в них можно было заблудиться. И так уютно, что не хотелось уходить.
Но мы попрощались и ушли.
— Её любили, её ждали, ей дали имя. Хоть в этом я оказался прав, — сказал я Менту.
— Ты во всём оказался прав, — ответил Мент.
Неделю спустя я стоял у окна в его кабинете, глядя на галдящих во дворе воробьёв, словно кричащих, что жизнь продолжается.
Будто осиротевший, как и мы, Командор, сидел у моих ног.
Собаку родители Романа тоже предложили забрать. Если пёс, конечно, захочет.
Но он остался с нами.
Он один и остался.
Я выдохнул.
— Видел бы ты, как у
мальчишки дрожали руки, когда он гладил вышитое на одеяльце имя, — я резко развернулся. — Давай её найдём, а? Всем врагам назло. Мать Стефании. Найдём их всех, этих девочек. Или то, что от них осталось. Кир, возьми меня в свою команду, — посмотрел я на него умоляюще.— А твоя работа?
— Возьму отпуск. За свой счёт. Нет у меня сил на неё ходить. Мне надо чем-то себя занять сейчас. Чем-то реальным, настоящим, сложным. Кир?
Он молча кивнул.
И я поехал написать заявление на отпуск и забрать кое-какие вещи.
Пробежал по территории, стараясь не смотреть в сторону «нашей» лавочки.
Так усердно отворачивался, что налетел на мальчишку, сына сотрудницы.
— Ой, прости, Сань! — подхватил я его, ставя на место. — А ты чего здесь?
— Да мать что-то в последнее время тупит, не пойму, — то ли пробасил, то ли пропищал он.
Я вспомнил как у меня самого в четырнадцать ломался голос и невольно улыбнулся.
— Мать, что?
— То чайник на плите забудет. То утюг не выключит. Сегодня дверь не закрыла. Я со школы пришёл: дверь открыта, в замке ключи. Вот привёз, а то у меня тренировка, она вечером домой не попадёт.
— И давно это с ней? — замер я, не веря своим ушам.
— Да хэзэ, — пожал он плечами. — Но пару недель точно. Ладно пойду, дядь Рим, опаздываю, — махнул он.
— Угу, — кивнул я.
И он уже ушёл. Уже скрылся за поворотом здания, а я всё кивал, осмысливая услышанное.
А потом сорвался и побежал наверх.
Рывком открыл общий холодильник.
Ну конечно, вот они! Коробочки «Kle_Ver». На каждом приклеен дополнительный стикер с фамилией и названием рабочего отдела: холодильник-то общий.
Я вытащил наугад, точно зная, что на них будет написана фамилия Санькиной мамы.
И перед входом в её отдел столкнулся со взволнованным секретарём.
— Лен, что случилось?
— Не спрашивай, — отмахнулась она флакончиком «корвалола».
Его запах, ставший таким привычный в нашей квартире в последние дни, встретил меня в кабинете. И зарёванная, совершенно потерянная Санькина мама, вокруг которой стояли девчонки отдела.
— Как я могла, — всхлипывала она, комкая платок. — Не понимаю, как я могла отставить в дверях ключи. Снаружи! Господи, а если бы кто-нибудь зашёл? Если бы?.. — она зарыдала.
— Я извиняюсь, — вежливо кашлянул я и поставил перед ней контейнер. — Давно ты это ешь?
Она вытерла нос.
— Недели три, наверно. Ну да, — она посмотрела на висящий на стене календарь. — Три с лишним. Как села на диету.
— Только этот курс? — ткнула я пальцем в обозначение рациона с пониженным содержанием калорий.
— Так он один для похудения же, — словно оправдывалась она. — А что?
— Можно я заберу? Всё что осталось в холодильнике? Там всё твоё? Или кто-то ещё худеет с «Кле_Вером»? — оглянулся я по сторонам, когда она кивнула.
— Ещё моё, — подняла руку, как примерная ученица, новая в их отделе девочка. — Но я только начала. Сегодня.