День отца

Вытер нос рукавом. На ткани остались следы пломбира.

«Вот тебе твоя мамка сейчас всыплет за то, что новую куртку испачкал», — подумал я невольно, но перебивать не стал.

— Ему сделали операцию, и он после этого говорить перестал, у него рак языка был.

— Ох, ничего себе, — искренне поразился я, что и такой рак бывает.

— Угу, — со знанием дела кивнул Алексей. — А мама её уже потом умерла, Алёнкина.

— А что случилось с мамой?

Он пожал плечами и скривился, давая понять, что не хочет рассказывать.

Я не стал настаивать. И так уже превысил весь мыслимый и немыслимый предел любопытства, и задал столько вопросов, сколько не каждый следователь на допросе задаст. Но пока мальчишка был расположен делиться, и я не хотел останавливаться.

— А вы, значит, дружили? С Алёнкой?

Он неожиданно смутился. Покраснел.

— Она маленькая.

— В каком смысле?

— На два года меня младше, — хмыкнул он. — Я с ней скорее нянчился.

— Нет, брат, так не пойдёт, — покачал я головой. — Нехорошо предавать друзей. Пусть маленький, но она ведь была твой друг.

Он виновато опустил голову, кивнул.

— Так-то лучше, — перехватив тяжёлый пакет, я похлопал его по плечу.

— Скучаешь?

— Сейчас меньше, — вздохнул он.

— Значит, они с отцом уехали? Два года назад?

— Погрузили вещи на свой грузовик, и всё, — махнул он рукой.

Я невольно посмотрел в ту сторону, куда он махнул. Да, собственно, а куда тут ещё махать? Дорога одна. За нашей спиной она упиралась в станцию, а там, куда показал Алексей, шла вдоль всего городка, никуда не сворачивая. Только потом, обогнув пивоваренный завод и промышленную зону предприятия, производящего полимерную продукцию: одноразовую посуду, парниковые плёнки, пакеты, делилась на две.

Прошлый раз мы с Командором дошли до этой развилки. Постояли как Иван-царевич и Серый волк: направо пойдёшь — на федеральную трассу попадёшь, налево пойдёшь — в соседний городок забредёшь, да и вернулись назад. И беспечный Командор вот так же попугал кур, переполошил местных собак, поднявших лай в частных домах с другой стороны от пятиэтажек, и не подмигнул, никак не намекнул, что он когда-то здесь жил. Или... я его банально не понял. И он, постояв у дома, что когда-то считал своим, рванул за мной.

— И ты их больше не видел? Ни Алёнку, ни её отца?

Парнишка уверенно покачал головой: нет.

Я кивнул:

— Ясно.

Мы повернули к дому, где прошлый раз и остановился Командор.

И первой, кого я увидел, стала молодая женщина.

Она принесла развесить во дворе свежевыстиранное бельё, но вдруг отставила тазик и всплеснула руками.

— Бармалей! — удивила она меня ещё больше, чем мальчишка, когда кинулась обнимать собаку. — Лёшка, это же Бармалей!

Я оторопело смотрел на эту странную сцену. Как, присев на корточки, она тискает Командора, не обращая внимание ни на сына, ни на мужика, что стоит с авоськами рядом с ним.

— Мам, это Рим. Это он его нашёл. Бармалей теперь живёт у него.

— Ой, простите, — поднялась она. — Катя.

— Рим, — протянул я перетянутую жгутом коробку. — Ваш парень сказал вы любите этот торт. Ну и так мы тут взяли всего понемножку, — смущённо показал я на пакеты. — Вы не подумайте плохого. Я от чистого сердца.

— Я и не подумала. Я не вам, я ему доверяю, — потрепала она по голове Командора. — Он же Лёшке жизнь спас.

И почему я даже не удивился?

— И вообще он очень умный пёс, — улыбнулась женщина. — Он плохого человека не привёл бы.

— Так у тебя, брат, не одна, а целых две спасённых жизни на счету? — присел я перед Командором.

Но тот, как водится, не ответил. Только посмотрел на меня с укором, как бы говоря: «Ну что ж ты, Царевич? А я ведь намекал!»

И я бы предпочёл поговорить на улице — пёс грязный, да и я, скитаясь почти месяц по электричкам, выглядел так себе: оброс, пропах железной дорогой. Но Лёшкина мама настояла — пригласила в дом.

Со смехом достала из пакета шампанское. Смутилась.

— Вы не подумайте, я не пьющая, — прикрыла она рукой глаза и повернулась к сыну: — Ты что меня перед людьми-то позоришь, Лёш? — И пояснила мне: — Просто шампанское люблю.

— Я и не подумал, — улыбнулся я.

Столько непосредственности, искренней детской радости было в том, как она разбирала покупки, что я чувствовал себя Дед Морозом. Даже неприлично отросшую запущенную бороду почесал. Хотя и был старше хозяйки дома года на два, не больше.

А потом мне рассказали историю как четыре года назад Командор спас Лёшку.

Вытащил из проруби.

Как пёс нырнул, когда все уже отчаялись.

Лёд осенью на котловане ещё был тонкий, взрослые проваливались. Пока искали доски, пока пытались ползти, мальчишка под грузом намокшей одежды пошёл ко дну. А пёс с разбегу проскользил по льду и нырнул, а потом барахтался в воде, держа мальчишку за шкирку.

— Алёнка-то прибежала, ей тогда было четыре, она полегче. А Лёшке шесть, он под лёд и провалился. Каких уж там рыбок они пошли смотреть на котлован у пластиковой фабрики, в котором и караси давно передохли. Кто их надоумил, не знаю. Их увидели с крайней пятиэтажки. Как двое детей, держась за руки, идут по льду как заворожённые… Вот эти седые волосы видите? — вытащила она из-за уха белую прядь, что несильно и выделялась на фоне её русых волос и шла от виска, но явно некрашеную. — Это тогда. Я не знаю откуда привёз Бармалея Валера, Алёнкин папа, — обернулась она на сына, что принялся чистить картошку, и понизила голос. — Только не осуждайте меня, что я так скажу про бывших соседей. Но они были странные…

на красный сигнал проскочил переход

царевич на гриве у волка

гаи ему машет и сбит пешеход

с толку

Странные?!

Привычный тревожный холодок пополз по спине, но в этот раз предвещая не просто историю, обещая нечто большее. Знамение. Перемены. Прорыв.

Я превратился в слух.

— Бармалей появился у них уже взрослым, не щенком. Думаю, его где-то как спасателя или как собаку-поводыря растили, — уверенно сказала Катя.

Я не стал возражать, что вряд ли пастушья собака размером с телёнка и тяжёлой шерстью жгутами стала бы хорошим помощником незрячему человеку, но ведь друзья и компаньоны нужны не только слепым. И что Командора правильно и умело дрессировали, согласился.

— А странные это как? — так же шёпотом спросил я, покосившись на мирно лежащего в углу Командора.

Катя снова оглянулась на сына и нагнулась к столу, за которым мы сидели на кухне.

— Я не в обсуждение, в рассуждение, как говорила моя бабушка. Странно, что дело было не в их вере. Староверов разных у нас и без того в городке полно. Одни бороды не бреют, другие… — она посмотрела на меня, осеклась и смущённо хихикнула. — Ой, простите.