День рождения

Осталось совсем немного до окончания училища. «Как только выяснится, где брат, сразу же попрошусь в ту часть», — подумал Миннигали, возвращаясь в строю курсантов с учений на Салаханах.

Сзади донеслась команда взводного:

— Шире шаг!

Когда вышли на улицу Алекберова, Щербань отыскал глазами запевалу:

— Соловьев, начинай!

— Какую?

— «Карамалинские горы»! — пошутил Миннигали.

— Ее потом, когда в казарму вернемся, — улыбнулся Щербань, затем сказал строго: — В строю не разговаривать! Запевай!

Николай Соловьев, полупивший прозвище Соловей, словно стараясь оправдать его, распрямил плечи, выше поднял голову, набрал побольше воздуха в легкие и запел высоким, звонким голосом:

Пойдем, Галя, с нами, казаками,

Краше тебе буде, чем родной маме…

Часто повторявшаяся песня не понравилась командиру.

— Другую! — скомандовал он.

Тогда Соловьев запел:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой.

Курсанты дружно подхватили:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна.

Идет война народная,

Священная война!..

И летела песня по улице, пробуждая ненависть к врагу, вдохновляя, призывая на бой…

Лица у курсантов, идущих в ногу, отчеканивающих каждый шаг, серьезны, сосредоточенны.

Песню допели у ворот училища.

Перед казармой прогремела команда сержанта:

— Взво-о-од… — ритм шагов участился и стал слышен отчетливее, — стой!

Взвод курсантов, как единый организм, разом остановился.

— Напра-а-во! Воль-но!

Сержант Щербань подвел итоги учений на полигоне, отметил недостатки и успехи каждого курсанта и, предупредив, что через десять минут нужно снова построиться, распустил взвод.

— Курсант Губайдуллин! — крикнул он.

— Я! — Миннигали вытянулся.

— У проходной будки Лейла твоя ждет. Беги! — приказал сержант.

Миннигали никого не заметил, когда проходили мимо ворот.

— Нет там Лейлы, — сказал он, покраснев.

Командир взвода улыбнулся:

— Я ее хорошо разглядел. Иди!

Сержант не ошибся. Лейла действительно ждала за воротами. Не узнал Миннигали ее потому, что она была необычно одета — в черном платье и черном платке.

— Лейла!

Девушка невидящим взглядом следила за муравьем, с трудом тащившим за крыло огромную муху. Услышав Миннигали, она вздрогнула и, словно пробудившись ото сна, подняла голову.

Увидев ее опухшее от слез, печальное лицо, Миннигали встревожился:

— Лейла, что случилось?

— Рашид!.. — Слезы душили девушку. Она заставила себя немного успокоиться и с трудом договорила: — Пришла похоронная на Рашида.

Эта весть потрясла Миннигали. Разве можно в такую минуту найти слова, которые могли бы утешить сестру погибшего друга?! Да и есть ли такие слова?

— Не плачь, Лейла, крепись. Фашисты получат по заслугам за все! — Миннигали стиснул зубы, сжал кулаки: — Пусть не ждут пощады, проклятые гады!

Лейла закрывала руками лицо.

— Не плачь, Лейла.

— Я не плачу. Слезы сами текут. — Лейла улыбнулась через силу — Я не жаловаться пришла. Все люди сейчас переживают такое горе… Я понимаю, война… Без жертв не бывает победы…

Новое, по-взрослому мудрое отношение к жизни прежде веселой, беспечной Лейлы удивило Миннигали.

— Правильно, Лейла! Ты молодец, ты удивительный человек! — воскликнул он. — Ты всегда будешь такой, ладно?!

— Такой, как прежде, я уже не буду, — сказала девушка, смахнув носовым платком слезы с длинных мокрых ресниц. — А ты не забывай меня, где бы ни оказался. Письма посылай маме. Связь будем держать через нее, ладно?

— Почему же не прямо тебе? — удивился Миннигали.

— Я записалась на курсы медсестер. Хочу отомстить фашистам за брата. Иначе я не могу.

— А где эти курсы?

— Еще не знаю. Нам скажут позднее.

— Как только станет известно что-нибудь, сразу же сообщи мне, ладно?

— Постараюсь. Вы еще долго будете здесь?

— Программу курсов уже почти закончили. Присвоят нам воинские звания — и разъедемся по частям.

— Попрошусь в твою часть. — Подумав немного, Лейла добавила: — Конечно, если ты согласен…

— Всей душой! — Миннигали прижал к груди маленькие мягкие руки девушки.

— Пока я не прощаюсь, милый, — сказала она, уходя, — Завтра я приду в это же время.

После ухода Лейлы Миннигали стало тоскливо, он сразу стал ждать завтрашней встречи. «Эх, Лейла, Лейла!.. Ты не выходишь у меня из головы! Не заметил, как влюбился в тебя… Без тебя нет мне радости в жизни… Моя душа тянется к тебе, только к тебе, любимая!..»

На другой день в это же время он уже стоял у проходной. Но она впервые не сдержала слова.

Лейла не пришла ни на третий, ни на четвертый, ни на пятый день…

Перед отправлением на фронт Миннигали — в новой гимнастерке с зеленым эмалевым кубиком в петлицах, в новых блестящих сапогах — отправился в город.

Город был по-осеннему уныл. Желтые листья лежали на тротуарах. Миннигали торопливо шел к дому Лейлы.

Вот он на знакомой улице. Но все здесь казалось не таким, каким было раньше… Везде запустение. Опавший сад выглядел так, будто его давно не касалась рука человека.

На стук вышла седоволосая старушка. Увидев Миннигали, она сразу же сказала:

— Вам Лейлу? Ее нет. Она ушла на фронт.

Прозвучало это так, словно девушка ушла в магазин или в кино.

— На фронт? Разве не на курсы медсестер?

— Нет. Она отказалась учиться па курсах.

— Почему?

— Пришло известие, что отца тяжело ранило. И это все решило.

— А куда ее направили?

— Не знаю, — покачала головой женщина.

— Можно повидать мать Лейлы?

— Вы знаете, она сейчас работает в госпитале, там лежит ее муж.