День рождения

Отец молчал.

— Это правда, атай?

— Правда, сынок, — сказал Хабибулла.

— Расскажи, атай, а?

— Да я тебе уже рассказывал.

— Расскажи еще.

Вначале Хабибулла, уставший от дежурства, не очень охотно отвечал на вопросы сына, но потом ожили воспоминания, и он увлекся.

— Уж сколько лет прошло с тех пор! Всего и не упомнить.

— Почему не упомнить? А ты, атай, хоть самое интересное расскажи!

— Эх, сынок, какой ты еще глупыш! Разве война бывает интересной? — Хабибулла ласково похлопал мальчика но. спине. — Как вспомнишь те годы, мороз по коже. Не дай аллах снова пережить такое! За один только месяц Уршакбаш-Карамалы восемь раз переходил из рук в руки. Жизпи не было пароду, когда аул попадал к белым. Мучили всех за то, что помогали красным. Кого плетками пороли, кого расстреливали, вешали, уводили с собой. Я и сам еле спасся от них.

— Тебя тоже хотели увести?

— Да. — Хабибулла погладил бородку. — Воевал я у Красных, потом ранило меня в ногу. Все лето скрывался в лесу. Когда похолодало и выпал снег, вернулся домой. А как только санная дорога была проложена, аул опять захватили белые. Преследуя красных, они хотели подняться на гору Карамалы, но скользили лыжи, и они сползали вниз. Попыхтели, попыхтели, ничего у них не вышло. Пришли ко мне. Приказали за день на все лыжи — а их было не меньше двухсот — набить коровьи шкуры.

— Для чего шкуры?

— Чтоб лыжи не скользили, когда на гору подниматься.

— А шкура разве не мешает идти?

— Нет, не мешает. Шкура так прибивается к лыже, чтобы ворс лежал назад. Вперед идет гладко, а назад — против шерсти, вот и не дает скатываться обратно.

— А когда про наш аул сказали: «чисто город Уфа»?

— Погоди, еще расскажу! — засмеялся Хабибулла. — Что ты так наседаешь?

— Мне хочется знать, атай…

— Раз перебиваешь, не буду рассказывать, — пригрозил отец.

— Расскажи… Ну расскажи!

— Ай, ай, вот глупые! Один другому не уступит, что старый, что малый. Как маленькие оба. Что прошло, того не вернешь, зачем из-за давнишней войны ссору затевать? — вмешалась Малика и все же ласково попросила мужа: — Ну, отец, расскажи ему, как дальше было дело… — В ее голосе тоже зазвучали интерес и любопытство.

Хабибулла разгадал уловку жены: для сына старается, но не заставлял больше себя упрашивать.

— На чем же я остановился?

— Как они потребовали, чтобы на лыжи шкуры набил, — напомнил сын отцу.

— Да. — Хабибулла кивнул. — Я не стал им перечить. А сам, чтобы оттянуть время, придумывал всякие отговорки. Сначала ссылался на то, что шкур мало. Принесли мне двадцать коровьих шкур. Тогда я начал жаловаться, что гвоздей нет. Те, конечно, орать: «Почему сразу не сказал?» Один солдат, и ростом-то невелик, врезал кулаком мне в лицо. Ну, ничего, выдержал. Приходилось терпеть. Время шло, а я еще не приступал к работе. В нашем доме человек пятнадцать солдат стояло. Тот маленький солдат — был он из Бураева— все обещал застрелить меня. Вдруг белые забегали, засуетились, засобирались… Оказывается, с гор наступают красные… Началась такая стрельба, что белым стало вовсе не до меня. Давай удирать кто куда. А в это время укрывшиеся на окраине аула красные преградили им дорогу. Из тех солдат человек десять спаслось, не больше, остальных перебили.

Миннигалп слушал рассказ отца, затаив дыхание, боясь шелохнуться.

— Вот здорово!.. Попало белым!.. И ты, атай, молодец! А кто был командиром красных?

— Да кто его знает? Я только потом узнал, что их всего-то было человек двадцать. Да еще человек сорок прятались на обоих концах аула. Здесь хитрость помогла, бщстрота, храбрость. Не зря говорят: «Смелость города берет!»

— А где, интересно, сейчас живут эти красноармейцы? — спросил Миннигали.

— Они, можно сказать, почти все погибли, — вздохнул отец.

— Как?

— Красноармеец тоже ведь человек, сынок. В тот же день белые, укрепившиеся в Миякибаше, стали из пушек бить тяжелыми снарядами. На счастье, снаряды рвались в стороне. Страшно было слышать свист пролетавших над головой и разрывавшихся вблизи снарядов. Народ был напуган. Поднялся крик, шум, мычали коровы, ржали лошади… Красный командир бегал по улице и успокаивал людей: «Граждане, не поддавайтесь панике. Мы головы здесь свои сложим, но не отступим из деревни». И все было, как он сказал. Белые решили, что от аула уже ничего не осталось, и. перешли в наступление. Командир красных ожидал этого. Он скомандовал своим ребятам: «К рукопашному бою приготовиться!» Прошло немного времени, и красные, оставшиеся без единого патрона, поднялись в контратаку. Белые шли лавиной. Бой был жестоким. Красноармейцы дрались как львы, но силы были слишком неравными… После боя оставшихся раненых замучили, добили…

Миннигали еле сдержался, чтобы не заплакать.

— Эх, меня не было тогда! — сказал он в сердцах и стиснул зубы.

— Белым и без тебя досталось потом. Пришли красные из Стерлитамака и дали им жару. Хвалили наш аул за то, что ни снарядам, ни солдатам не поддался… Все смеялись: «Уршакбаш-Карамалы, ай-хай, сильны, чисто город Уфа», — закончил Хабибулла.

Миннигали задумался и сказал:

— Мы, оказывается, неправильно играем в Чапая. Никакого порядка. Только бегаем и «ура» кричим…

Легли спать. Возбужденный рассказом отца, Миннигали и в постели еще долго не мог успокоиться. Малику огорчило, что сын ворочается, вздыхает, и она прошептала мужу:

— Отец, всякими рассказами про войну ты, наверно, портишь сердце ребенка.

— Не забывай, что Мишшгали в Красной Армии служить придется.

— О, аллах, — испугалась мать, — сделай так, чтобы не было никогда войны.

— Трудно сказать, что будет. Вон в газетах пишут, германцы здорово бесятся.

— Наши же не хотят войны?

— Дело разве в нашем желании? Если враг нападет, думаешь, наши так и будут сидеть сложа руки? Нет, мать. — Хабибулла разволновался: — Если уж случится война, оба каши сына пойдут в армию. И я, их отец, очень хочу, чтобы сыновья наши были храбрыми и честно служили своей Родине…

Малика знала, что спорить с мужем бессмысленно, и, тяжело вздохнув, повторяя про себя молитвы, повернулась на другой бок.

VI

Издавна славится уршакбаш-карамалинский базар.

Как только наступает воскресенье, на площадь возле колхозного правления спозаранку стекаются жители окрестных деревень.

В этот день спешат не на работу, как обычно, а на воскресный базар, прихватив свой товар. Часам к двенадцати здесь уже очень шумно, оживленно. Торговцы на разные голоса зазывают покупателя:

— Кому тулуп? Подходи, не стесняйся! Ни разу не надеван!

— Купите конину! А казы^[13] какой! Какой казы! В три пальца толщиной. Казы, кому казы?

— А кому чашки-плошки? Торопитесь, пока не разобрали!..