Держава (том первый)

На Петропавловской крепости гулко ударила пушка, и воздух наполнился праздничным малиновым звоном церковных колоколов.

И так было везде! По всей России!

«ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!!» — раздавалось во всех русских храмах, на всём необъятном просторе РУССКОЙ ЗЕМЛИ.

И среди этих многочисленных колоколов ликующе гремели медью колокола Андреевского собора в Кронштадте.

Отец Иоанн воспринимал перезвон пасхальных колоколов не слухом, а душой. Лицо его осунулось от строгого поста, тело усохло, зато душа расцвела и очистилась от бытовой скверны, дух укрепился, а сердце наполнилось любовью.

Любовью к Богу… Любовью к Людям… Любовью к Земле Русской.

«Для того и нужен пост, дабы очистить душу от мирского, ибо все мы люди и живём среди людей. А постясь, мы становимся ближе к Вседержителю. К силе Его и Разуму. Становимся выше, добрее и чище, избавляясь от грехов, изживая их и спасая душу свою».

— Христос Воскресе! — воскликнул он, сжимая тяжёлый крест, с прикреплённым к нему букетиком ландышей.

И нежный запах их смешивался с запахом ладана, свечей, духов и дёгтя, коим в честь праздника наваксил сапоги рабочий люд.

И душа его радовалась, глядя, что вместе стоят заслуженные седые адмиралы, молоденькие, только начинающие жизнь мичманы и матёрые мужики. Простой народ и аристократия.

«Так и надо! — думал он. — Все мы — русские… Все любим Россию–матушку… Ведь она у нас одна, — вновь уловил запах цветов. Только цветов… — Это весна — медленно, наслаждаясь великой радостью, чуть заметно трепеща ноздрями, втянул душистый воздух, и глаза его наполнились слезами. — Это — Весна! Это — Воскресение! Это — Христос!» — И ему показалось, что сердце его застучало громче колоколов, громче залпов артиллерийского салюта с корабельной эскадры… Застучало на всю Россию и слилось с сердцами всех россиян. Всех православных, кто встречал Пасху и славил Христа.

— Христос Воскресе! — перекрестил он грудь и просветлёнными глазами обвёл паству свою, и ему показалось, что услышал единый выдох:

— Воистину Воскресе!

И Радость… Великая Радость вошла в душу! И ангелом воспарила душа его над Россией, над всею Землёю, возвещая Благую Весть…

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!!

ВОИСТИНУ ВОСКРЕС!!!

____________________________________________

Лев Николаевич Толстой лежал в постели уютного своего дома в Ясной Поляне и СТРАДАЛ, вспоминая острог, который недавно посетил.

«Как мучают безвинных людей… Как мучают… Я напишу об этом… Всенепременно напишу… А неправедные суды… А недавний рекрутский набор… Везде насилие… — даже застонал он и заворочался в постели. — Но я напишу… Не надо армии, не надо полиции, а нужна Истина. И я найду её! А ежели не найду, то Создам! Настоящую Истину! В которой нет загробной жизни… Этой выдумки попов… В Евангелии я не нашёл Истины… Не нашёл ни Бога, ни Таинств — ничего…В «тайне» святой евхаристии никакой тайны нет… Ну как можно думать, — разволновался он, — что разбавленное водой вино и брошенные туда куски хлеба превращаются в тело и кровь Христа… Сила инерции и внушения. Ну ладно крестьяне… Но ведь даже интеллигенты причащаются… И считают себя после этого культурными людьми… Меня бы почаще читали… «Исповедь» например. Я ничего не выдумываю… Говорю лишь правду… Голую жёсткую правду! Я не верю в Воскресение… Может ли мёртвый человек, хоть тот же Лазарь, воскреснуть на четвёртый день после своей смерти? Нет! Всё это басни и выдумки… Как о воскресении Лазаря, так и о воскресении самого Христа. Я не верю в Божественное Происхождение Христа! Не верю! Он равен Мне! И Я уважаю Его! Но не боле… И если бы мне сказали, что вон там, в саду, на дорожке ждёт Иисус, Я бы спокойно перевернулся на другой бок и через человека, просил бы подождать, пока не высплюсь… — глаза его стали закрываться. — А верить в Тайну Святой Евхаристии — всё равно, что смотреть похабные картинки перед смертью», — насстраждавшись за всё человечество, крепко уснул великий писатель, ведь праздничный гром колоколов и пушек не достигал его усадьбы и сердца.

В огромном, полном верующих Андреевском соборе отец Иоанн служил праздничную обедню. Негромкий его голос звучал во всех пределах храма. Он говорил проповедь:

— Часто лукавая и слепая плоть, или живущий в нашей бренной плоти Князь века сего, шепчет нам, что в Тайнах только хлеб и вино, а не самое Тело и Кровь Господа; и лукавыми свидетелями посылает для этого зрение, вкус, осязание… Гордый разум наш и Тайну Божию хочет исследовать. А если не может, то отвергает… — оглядел внимательно слушающих его прихожан. — Тайна Святой Евхаристии есть чудо из чудес, большее даже, чем «сотворение мира», а потому уму здесь должно лишь смириться и принимать всё верою. А отвергать Тайну есть неразумие, даже безумие; ибо чудо — выше естественных законов, выше ума.., — заметил, что простой народ крестится и внимает ему, а пришедшие для развлечения молодые люди, видно студенты, иронично улыбаются.

«Не верят! — опечалился пастырь. — Лев Николаевич Толстой успел переубедить их… Не верят в Воскресение…» — скоробно вздохнул и обращаясь в основном к студентам продолжил:

— Апостол Фома говорил: «Не поверю, что Иисус Христос как Бог воскрес силой божества своего», хотя десять Апостолов уверяли его: «Видели Господа». Но Фома повторял: «Поверю лишь тогда, когда увижу язвы от гвоздей на теле Его». Смотрите, что хочет неверующий Фома… Но чего Господь для нас не делает! — глядел в глаза увлёкшимся речью проповедника студентам и курсисткам. — Он является Апостолам и говорит Фоме.., — казалось, что тихий голос отца Иоанна заглушил все другие звуки и мысли. Хотелось только внимать ему и Верить. — … Поднеси сюда свой перст, посмотри на мои руки и не оставайся в неверии, — замолчал, оглядывая прихожан.

Тишина… Весь собор затих. Только лёгкое потрескивание свечей… Только скорбные лики Святых. Только древняя строгость икон…

Все ждали Слова!..

Даже студенты забыли о своей иронии и серьёзно, без улыбок, глядели на отца Иоанна.

Совсем негромко, но так, что услышали его сердцем и мыслями все прсутствующие, вымолвил он слова Господа: «Ты поверил, когда уже увидел меня; блаженны те, которые не видевши уверовали!» — протянул к пастве руки свои. — Вслушайтесь, братие… Не видевши — уверовали!.. — Замолчав, широким крестом осенил себя, с радостью заметив, как молодёжь, задумавшись, тоже осенила себя крестным знамением.

— Аминь! — закончил пастырь проповедь свою.

Великая радость пела в душах людей. Восторгом замирало сердце от колокольного боя, за которым чудилось Воскресение Христа, и вставала Непобедимая, Мощная, Гордая Россия.

РОССИЯ!!!

САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СТРАНА НА СВЕТЕ!!!

После обедни Рубанов–старший в парадной генеральской форме стоял в гостиной, и уже разговевшийся и хорошо остограмленный, христосовался с прислугой и дворней, перед поцелуем каждому протягивая красное пасхальное яичко из подноса на столе.

Стоявшие рядом с ним сыновья, после троекратного лобызания, одаривали прислугу красными десятирублёвами ассигнациями, как было велено отцом. Мадемуазель Камилла за свои страдания получила сорок рублей, но ей, по замечанию Глеба, следовало поделиться с мадам Светозарской.

Ирина Аркадьевна не понимала такого панибратства и ушла в свой будуар готовиться к встрече с гостями.

Прибывшие первыми брат с женой и детьми, с иронией наблюдали за старорежимной картиной христосования.

Единственно, чему Георгий Акимович позавидовал, это когда Максим приник к свежим губкам горничной Даши, но зато его чуть не стошнило, когда брат челомкался с мохнатой похмельной рожей сторожа Пахомыча.

«Я либерал, но до такого отношеня с дворней не опущусь», — молча осуждал старшего брата. А вслух произнёс, дождавшись очереди расцеловаться с Максимом:

— Я заместо яичек своей прислуге книжки Толстого подарил, — горестно терпел, пока брат смачно лобызался с его женой.

Сыновья тоже расцеловались с роднёй, но деньги им не вручали.

К огромной радости Глеба у него в руках остался хрустященький красненький червончик — отец обсчитался, который он тут же, блаженно жмурясь, засунул в прорезь кошачьей копилки.