Держава (том первый)
Шрифт:
— Наверное, цензор своим друзьям даёт почитать. Кстати, говорят, в Англию пошёл нецензурованный текст. Так что через месяц он появится и у нас. Ой, Ирочка, слышала от своего учёного мужа, — почему–то с иронией хмыкнула Любовь Владимировна, наведя подругу на мысль, что женщины стали дерзки, ну настоящие эмансипе, — что в ознаменование юбилея Пушкина, Академия наук учредила Разряд изящной словесности, и в начале следующего года будут избирать почётных академиков. Как ты думаешь, Чехов войдёт? А Толстой? Власти–то его не любят.
____________________________________________
Как следует встретив Рождество и Новый год, отгуляв Святки и из
«А чего скромничать, — рассуждали они, — не только новый 1900 год встречаем, но и новый век».
Споров в газетах и обществе было много. То ли встречали новый век, то ли заканчивали старый, но в любом случае событие стоило того, чтоб его как следует отметить.
Рубанов с Сипягиным в споры не вдавались, и считали себя людьми ответственными, но уж больно дни стояли холодные, а потому, сидя перед камином в кабинете Рубанова, грелись теплом очага, помогая ему водочкой.
— Холода–то какие, — наполнял сипягинскую рюмочку хозяин дома.
— Согласен! — кивал головой чуть опьяневший Дмитрий Сергеевич. — Но русские не боятся морозов, — поднимал он рюмку. — Выпьем, чтоб у врагов отечества водка колом в горле встала, — произнёс шуточный тост, проследив, как плавно и не морщась, выцедил напиток Максим Акимович.
— Хорошо пошла, — крякнул тот, закусывая.
А вот Сипягин поперхнулся.
— Во-о! — удивился он, вытирая платком пятно на мундире. — Вижу, литературкой увлекаетесь? — заметил на столе обложку «Нивы» в виньетках, цветах и ангелочках. — Сразу видно, что владелец журнала — очень романтичный человек. Маркс Адольф Фёдорович. Фамилия очень ценится революционерами… Имя пока не оценили…
— Жена принесла почитать Толстого. Не роман, а скукотища. Совсем дедушка исписался. Устав караульной службы в сто раз интереснее.
— Во-о! — опять буркнул Сипягин. — А интеллигенция так не считает, — вытянул ноги к камину. — Да что там интеллигенты, коли статские и тайные советники увлеклись этой дребеденью.
— Вы тоже прочли? — поинтересовался Рубанов.
Сделали паузу, пока Антип, довольный, что избежал конца света, положил на стол трубки для курения, и медленно удалился, выхваляясь перед гостем унтер–офицерскими нашивками.
— Только по долгу службы, — продолжил тему Сипягин. — Даже оскомину набил, как от кислого плода… Это я образно. А ежели серьёзно, то многие сцены подходят под статьи Свода законов «Хула на православную веру». Ну что это такое? Крест на церкви напоминает ему виселицу… Коли описывает богослужение в тюрьме, то в каждой строчке ядовитая издёвка над священником, над священными сосудами и, страшно сказать, над таинством Святой Евхаристии. Ну, куда это годится? А как подана сама Россия? Тюрьмы. Публичные дома. Грязь. Бездушие. Этапы. Ни одного положительного штриха. При всём том, главная героиня всё–таки помилована… Хочет того Лев Николаевич или нет, но справедливость в России есть… К сожалению, это никому не интересно.
— Лучше бы он на Анне Карениной остановился, — выдал реплику Рубанов.
— А ещё лучше, и вовсе бы ничего не сочинял кроме «Войны и мира», — подытожил Сипягин. — Вот они, наши гении, — достал из стоявшего у ног саквояжа мятую газету и стал читать: «На основании Высочайшего указа Правительствующему Сенату от 23 декабря 1899 года и Высочайше утверждённых «Постановлений, касающихся Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук», происходили 8-го января 1900 года, выбора в Почётные академики.
Избраны в Почётные академики отделения по Разряду изящной словесности:
«1. К. Р.» — Это литературный псевдоним
поэта и президента Академии наук великого князя Константина Романова, — с уважением произнёс Сипягин.«2. Граф Лев Николаевич Толстой». — Представляете, Рубанов? После всего, избрали… Это к вопросу о справедливости в России.
«3. Алексей Антипович Потехин». — Ничего сказать не могу.
«4. Анатолий Фёдорович Кони». — Терпеть не могу после оправдания Засулич.
«5. Алексей Михайлович Жемчужников» — Безразличен.
«6. Граф Арсений Аркадьевич Голенищев—Кутузов». — И этот писателем стал, — прокомментировал Сипягин. — Что там далее, — уткнулся в газету.
«7. Владимир Сергеевич Соловьёв.
8. Антон Павлович Чехов.
9. Владимир Галактионович Короленко». — Ещё один правдолюбец, — осудил девятого номера.
— Господин министр, презентуйте мне эту газету.
— Пока не министр, а лишь управляющий министерством внутренних дел. А зачем вам, Рубанов?
— Супруге подарю. Не знаю, читала или нет. В искусствоведы, видимо, собирается…
— Да ради Бога. А теперь я вас повеселю, — выпили ещё по рюмочке, и Сипягин вытащил из саквояжа пухлый журнал. — Сей альманах «19-й век» называется. Интереснее «Воскресения» будет. Авторы дали обзор важнейших событий столетия, половины коих мы с вами были свидетелями, — глянул на Рубанова. — Но самое интересное я нашёл в последнем разделе, — потряс альманахом. — Слушайте: «В конце 19 века ряд учёных высказал предположение, что в веке 20-м люди будут летать на Луну». Представляете, Рубанов? На Луну летать станут… На ядре артиллерийском, как Мюнхаузен… С перепоя чего только не выдумаешь, — закатился смехом Сипягин. Отсмеявшись, вытер платочком глаза. — В дальнейшем я полностью согласен с авторами, которые пишут: «Нам это кажется столь же невероятным, как если бы кто–то стал утверждать, что в 20-м веке Россия будет не продавать, а покупать зерно». Есть ещё у нас умные люди. То–то купчишки покатываются, барыши в кубышках подсчитывая. Россия зерно станет покупать, — вновь развеселился он. — Вот и читали бы интеллигентишки эти фантазии, так нет, «Воскресение» им подавай, а потом в политику лезут. Все земства заполонили. Совсем там порядочных людей не осталось. Одни либералы. И аристократия туда же. Бунтари… Декабристы. Вызов государству бросают. Так, например, представитель известного княжеского рода Дмитрий Иванович Шаховской демонстративно работает учителем в земской школе Весьегонского уезда Тверской губернии. Ша–хов–ской, — повторил он по слогам, — князь… Что же говорить о разночинцах? Ну ладно, Бог с ним. Пусть учительствует… Дело полезное… Несколько лет назад, я своими глазами видел на Морской вывеску «Техническая контора князя Тенишева».
— А князь Хилков ездил на паровозе за машиниста, — вставил Рубанов.
— Да пусть хоть в цирке выступают, — разозлился Сипягин, — но этот Шаховской издаёт на свои деньги, не на учительскую, полагаю, зарплату, за границей, нелегальные брошюры, которые затем распространяются у нас с молниеносной быстротой. Земские либералы, шушукаясь за спиной у властей на многочисленных своих собраниях, месяца два назад создали нелегальный кружок «Беседа», с целью, — наклонился и достал из саквояжа листок…
«Не саквояж, а библиотека» — хмыкнул Рубанов, внешне оставаясь серьёзным, и слушая чтение Сипягина:
«…пробуждения в России общественной деятельности, общественного мнения, столь в России слабого и искусственно подавляемого, чтобы оно было более авторитетным для Петербурга». — Во куда хватили. Я слежу за этим кружком. Членов там уже с полсотни…
— Одни мужики что ли? — с трудом удержался от зевка Максим Акимович.
Ему надоели уже политические разговоры, а хотелось просто выпить и поговорить о дамах.