Держава (том первый)

— Будь как все! — напутствовал его отец. — Я уже предупредил начальника училища, чтоб не делал поблажек, а наоборот, велел ротному командиру относиться к тебе строже. После служить легче будет. На Бога, как говорится, надейся — скромно потупился Максим Акимович, под богом в данный момент, подразумевая себя, — а сам не плошай, — потрепал сына по плечу. — Как ты заметил, ни тебя, ни брата твоего, я не балую. Деньгами особенно. И меня так отец воспитывал. Я, к сожалению, не вечен, поэтому смолоду привыкайте надеяться только на себя. Мало ли что в жизни может случиться. Ведь судьба ненадёжная и изменчивая дама. Вспомни своего прадеда, героя Отечественной войны Максима Рубанова, — выставил грудь и расправил плечи. — Из гвардейских полковников армейским прапорщиком стал… Затем вновь полковника выслужил. Так–то вот. Трудно будет, но держись, — обнял сына. — Мой отец мне так сказал: «Служи честно, как все Рубановы служили. И помни — Родина одна! Другой у нас нет!» — Вот и я тебе, считай, повторил его наказ.

____________________________________________

29 августа 1899 года немного испуганный, но делая геройский вид, юный Рубанов подъехал на извозчике на Большую Спасскую улицу, где находилось Павловское военное училище. Незаметно перекрестившись, шагнул в подъезд мрачного здания, в котором ему предстояло два года постигать воинскую науку.

Вместо Сидоровой Козы на площадке парадной лестницы он увидел подтянутого юнкера в бескозырке набекрень, с красными погонами на чёрном мундире, и со штык–ножом на кожаном ремне с начищенной бляхой.

Юнкер, по мысли удивлённого Акима, обезьянничал перед огромным, выше человеческого роста, зеркалом, то отдавая своему отражению честь, то маршируя.

— Кхе–кхе, — скромно кашлянул Аким, дабы привлечь внимание великолепного юного вояки.

— Так точно, — растерявшись, козырнул своему отражению дневальный, но быстро взял себя в руки. — Первый козерог пожаловал, — с ухмылкой стал рассматривать Рубанова.

Громыхнув дверью, в вестибюль влетел запыхавшийся Дубасов и, хлопнув по плечу Акима, радостно поздоровался, не обратив внимания на великолепного юнкера.

— А вот и второй ко.., — на всякий случай проглотил тот окончание, и отошёл к тумбочке, стоявшей у стены, неподалёку от двери с табличкой «Дежурная комната».

Следом вошли ещё несколько юношей в кадетской форме, на которую пренебрежительно пялился дневальный.

— Смирна-а! — вдруг заорал он и вытянулся сам.

Кадеты мигом построились и встали во фрунт. Рубанов с Дубасовым растерянно оглядывались, высматривая виновника переполоха.

— Да–а–а! — болезненно сморщившись, словно заболели все зубы и нога в придачу, критически оглядел их вышедший из «дежурки» рыжебородый полковник с купеческой золотой цепочкой от часов по борту сюртука. — Ничего! Превратим вас в людей, — обрадовал заулыбавшегося дневального.

Подождав, пока нашли своё место в строю штатские лоботрясы, хриплым басом продолжил:

— Я ваш батальонный командир полковник Кареев, — окинул прибывших орлиным взором, от которого даже Дубасов вздрогнул и затрепетал. — А вам, господин дневальный, — с иронией глянул на ухмыляющегося юнкера, — одно дежурство не в очередь за весёлое настроение. Доложите о взыскании своему ротному командиру, — привёл в строго служебный вид юнкера и поднял глаза на верхнюю площадку лестницы, с которой, словно ветром сдуло пришедших поглазеть любопытных юнкеров старшего курса. — Вы приняты в Павловское военное училище, — вновь обратился к зелёной юной поросли. — Это лучшее училище России, — глаза его потеплели и загорелись восторгом. — Вы уже не кадеты, и тем паче не гимназисты, — со вздохом добавил он, — а юнкера. Любите своё училище, — уже по–домашнему, с потеплевшими глазами произнёс полковник, — и держите его знамя высоко, как держим мы, старые выпускники… И всё у вас будет хорошо, — кивнул кому–то невидимому на верхней площадке лестницы и, чётко повернувшись, шагнул в дежурную комнату.

Подлетевший к ним по кивку полковника стриженый юнкер с двумя серебряными нишивками на красных погонах с вензелем Павла Первого, подражая полковнику сморщился, разглядывая вновь прибывших, и рявкнул:

— Вольно!

Подмигнув хмурому дневальному, продолжил:

— Господа юнкера, — глянул на дверь «дежурки», — Сейчас прошу вас следовать за мной в цейхгауз для получения обмундирования… Не растягиваться, козероги, — когда отошли подальше от «дежурки», пренебрежительно произнёс он. — До юнкеров вам расти и расти.., — вновь сморщившись, наблюдал, как молодое пополнение надевает белые полотняные рубахи с погонами, кожаные ремни с тусклыми бляхами и чёрные штаны с короткими сапогами.

Бывшие кадеты быстро разобрались в новой форме и вскоре построились, разглядывая друг друга и особенно гимназистов. На головы, с военным уже шиком, водрузили бескозырки.

— Бескозырки полагается надевать так, чтобы между ней и правой бровью проходил один палец, а над левым ухом — четыре, — нравоучительно произнёс стриженый.

Бывшие кадеты сразу его поняли и мигом поправили бескозырки согласно уставу.

— Ну а вы чего всё босиком, гимназёры? — подошёл к ним портупей–юнкер старшего курса. — Без сапог, но в шляпе, — ехидно глянул на приляпанные к головам головные уборы. Портянки мотать не умеете? Кто покажет маменькиным сынкам? — повернул коротко стриженую голову к одевшимся уже юнкерам из кадетов.

— Пара пустяков, господин портупей–юнкер, — щёлкнул каблуками высокий, худощавый, белобрысый юноша.

— Назовитесь, господин юнкер, — строго оглядел его стриженый, — и застегните верхнюю пуговицу на рубахе.

— Слушаюсь! — выполнив команду, вновь щёлкнул каблуками. — Юнкер Зерендорф, господин старший портупей–юнкер.

— Приступайте, — благосклонно разрешил стриженый.

Зерендорф ловко снял сапоги и, поставив ногу на табурет, размотал и намотал портянки.

Выдававший им форму пожилой седоусый унтер–офицер одобрительно хмыкнул.

— Ещё раз, — велел стриженый. — Ну а теперь вы, детвора. Вам весь год в портянках парится, только на старшем курсе носки разрешат носить.

Дубасов обиженно засопел, однако ссориться не решился.

Под смех бывших кадетов, Аким с Дубасовым кое–как накрутили портянки и одели сапоги.

Форма на них висела мешком, а бескозырка приляпалась к голове пережаренным блином.

— По–моему, Аким, мы становимся посмешищем Павловского училища, — грустно шепнул другу Дубасов. — Сколько же народу придётся отдубасить, чтобы уважение внушить, — огляделся по сторонам, подсчитывая.

Кроме повседневной формы им выдали ещё парадный чёрный мундир и высокие сапоги, а также шинели, перчатки, гимнастические рубахи, башлыки, зимние барашковые шапки и ещё кучу всякой всячины.

— Ну а теперь, юнкера рядового звания, — гордо глянул на свои погоны стриженый, — милости прошу в роту. Покажу козерожьи ваши койки и тумбочки, — хмыкнул в бритый подбородок.

Не успели войти в помещение, как вздрогнули от вопля:

— Р–рота–а стройсь! — и бравый портупей–юнкер, приложив руку к бескозырке, побежал докладывать вошедшему капитану.

Среднего роста щеголеватый капитан в старомодном пенсне, с университетским значком и юбилейным знаком ПВУ на кителе, прошёлся перед неровным строем, критически оглядывая юнкеров. Левую руку он держал в кармане брюк.

— Я ваш ротный командир, капитан Кусков Дмитрий Николаевич, — остановился перед друзьями и, сморщив лицо, тяжело вздохнул.

— Гимназисты, ваше благородие, — козырнув, доложил портупей–юнкер, саркастически нахмурив брови.

По его глубочайшему мнению, он ответил сразу на все вопросы начальника.