Держава (том первый)
Шрифт:
Просыпаясь, он дышал на неё, и полировал рукавом.
После присяги, кроме маршировки и физподготовки, начались лекции, и исчез «ЦУК».
День пролетал как миг.
Взводу легче не стало, что руководили свои юнкера. Дубасов по утрам строго проводил осмотр мундиров, сапог и внешнего вида, придравшись однажды, по поводу оторванной пуговицы, даже к Акиму.
— Дружба–дружбой, а служба–службой, — оправдался потом перед ним.
С огромным упоением он дежурил по роте, и докладывал капитану:
— Ваше благородие, в 3-ей роте юнкеров 103, в лазарете 5,
Капитан шёл вдоль строя, останавливался по центру роты и здоровался с подразделением:
— Здравия желаю, господа юнкера! — и добродушно слушал чёткий ответ.
Затем сам проводил внешний осмотр.
— Дубасов, — подзывал командира отделения.
Тот срывался с правого фланга взвода, подбегал к ротному и вытягивался.
— Хоть вы и дежурный по роте, но за отделением тоже смотреть следует. Обратите внимание на юнкера Дроздовского. Забыл, наверное, когда сапоги в последний раз чистил. Дневальство вне очереди, господин юнкер.
Полы, после принятия присяги, драить не заставляли.
— А у Рубанова крючок оторван! На следующую субботу без отпуска. Следите за другом.
Дойдя до левого фланга, с удовольствием окинул взором юнкеров, стараясь как можно строже глядеть из–под пенсне, и миролюбиво произнёс:
— Взводный Зерендорф, ведите роту на завтрак.
Ошеломлённый своим значением, Зерендорф командовал:
— Р–тора–а! — с шиком растянул последнее «а». — На пр–р–аво! Шаго–о–м арш! — выстрелил последнее слово, и с наслаждением наблюдал, как чуть качнулись стриженые головы, и рота чётко повернулась на право.
Звучно стуча ногами, стали выходить из помещения.
По быстрому поев и попив чаю с французской булкой, к восьми часам спешили на лекции.
В отличие от гимназии слушали внимательно.
Перед обедом, когда уже уставали сидеть, приходил полковник Дурново и писал на доске формулы. Юнкера переписывали их в тетради, по возможности, стараясь понять и запомнить.
В столовой, у накрытых столов, хором пели молитву и обедали. В конце обеда появлялся начальник училища, здоровался с батальоном, и довольный, выслушивал дружный ответ:
— Здравия желаем, ваше превосходительство.
После обеда и небольшого отдыха, сквозь дрёму, слушали об устройстве орудия: затворах, трубах, муфтах, винтах и прорыве газов.
В половине второго возвращались в казарму, снимали маленькие сапоги и одевали высокие.
— Быстрее, быстрее, хватит спать, — подгонял Дубасов юнкеров, наблюдая, как они напяливают бескозырки, опоясываются ремнями с жёлтыми подсумками и бегут разбирать винтовки.
Затем в одних мундирах выходят на плац, покрытый тонким слоем снега, и по команде капитана Кускова: «Ро–о–ота-а, бего–о–м марш!» — бегут по снегу, выдыхая изо рта пар.
Винтовки хлопают по спине и мешают бежать.
Холодно! Неуютно! Скользко!
— Ать–два, ать–два, — подбадривает их капитан.
Постепенно винтовки будто срастаются со спиной, мороз куда–то уходит, бег становится лёгким, пружинистым и свободным. Кажется, ноги сами несут тебя навстречу ветру и
небольшому снегу.— Шаго–о–м марш! — командует капитан.
Резко чеканят шаг юнкера, но ротному не нравится.
Приглаживая усы, он идёт сбоку, не вынимая левую руку из кармана шинели:
— Но–о–ги нет! Не слышу! Резче! Резче! Отбить шаг! Ать–два, ать–два! Прямее ногу!
Наконец стал довольным и отдал команду: «Вольно-о! Р-разойтись!»
Повеселевшие, с мокрыми от пота спинами, толкаясь и гремя винтовками, юнкера лавиной помчались к подъезду, чтоб скорее попасть в тепло родной казармы.
Капитан Кусков, шагая сзади, улыбнулся, заметив, как Дубасов пытается навести элементарный порядок.
«Дети ещё!» — ласково глядел на юнкеров.
А те, радуясь, что занятия на холоде закончились, грели руки и протирали запотевшие в тепле винтовки.
Перекурив и отдохнув, строились на «ружейные приёмы», по сложности, даже рядом не стоявшие с шагистикой. Всего и делов–то, вытянись во фрунт с оружием «на плечо», и слушай замечания капитана Кускова.
Не занятия — а блаженство, наподобие сна.
— Юнкер Дроздовский, разверните приклад, возьмите больше в плечо. Глядите, как Рубанов держит. А вы, Пантюхов, — обращался к невысокому, стройному юноше Кусков, — чего ухо о винтовку расплющили… Ухо, говорю, поднимите и плечо не заваливайте…
«Я его и не ронял, — мысленно подбадривал себя юнкер, — и плечи держу ровно», — тем не менее, беспрекословно выполнял команды ротного.
— Коли надумали военным стать, так любите винтовку, — махнул барабанщику, и тот, радуясь своей должности, стал монотонно отбивать редкий шаг, под который юнкера, цепочкой друг за другом, медленно проходили длинный коридор с винтовкой на плече, а рядом безотлучно шёл капитан и исправлял недостатки. — Твёрже ногу, Рубанов. На весь след, не подсекайте, проносите плавно…
«Сейчас бы небольшой конец света не повредил», — размечтался Аким, ставя твёрже ногу.
— Когда нога сзади, носок кверху, — не унимался капитан, — вы слышите меня, Рубанов, кверху носок. Молодец!
Так день за днём оттачивалась выправка и дисциплинировалась воля.
КОВАЛАСЬ РУССКАЯ ПЕХОТА!
До пяти вечера был перерыв, и желающие попить чаю со сладкими пирожками или булками, шли на первый этаж в чайную
Здесь, за маленькими столиками, собирались представители всех рот, и делились впечатлениями от занятий, рассказывали анекдоты, ну и, конечно, велись беседы о дамах.
Затем зубрили пройденный материал, и в шесть вечера шли в класс на так называемые «репетиции», где каждый отвечал преподавателю по предмету.
Затем — ужин, вечерняя поверка, молитва и до пол–одиннадцатого отдых. В одиннадцать вечера отбой, и до семи утра сон.
Утром всё начиналось сначала…
В увольнение отпускали по праздникам, по средам и субботам.
Одну субботу Аким пропустил из–за оторванного крючка, но в последнюю субботу октября всё же удостоился чести сходить в увольнение.