Десантники

То же самое касалось и моего отношения к гражданскому немецкому населению. Видел я пару раз, как немок бойцы «употребляют», но даже мысли в голове не возникло принять участие в этом б…..е.

Хотя я этих бойцов не осуждал. Наш комбат Киселев и замполит, татарин, старший лейтенант, подходили к таким «сластолюбцам» и говорили: «Опомнитесь! Прекратите! Хотите, чтобы нас из за ваших художеств расстреляли? Да мы вас самих лично к стенке поставим!!!». Но никаких массовых зверств мы не устраивали.

Интервью и литературная обработка: Г. Койфман

Гришанов Константин Сергеевич

Родился я 5 октября 1923 года в селе Щеголиха, ныне это село Спешневка Кузоватовского района Ульяновской области.

Пару слов, пожалуйста, о корнях вашей семьи, довоенной жизни.

Мой дед по отцу был офицером царской армии, но он погиб еще в Первую Мировую, и бабушка осталась с тремя детьми на руках. Но она сама и до тридцати лет не дожила, умерла от туберкулеза. А отец с двумя сестрами воспитывались в детском доме. Одна там и умерла, а та, что помоложе, помню, нас нянчила.

Когда отец с мамой поженились, родили нас четверых: меня, Валю, Таисию и Анатолия, но жили мы очень бедно. Хотя отец по тем временам считался грамотным человеком, тем более имел удивительно красивый почерк и был, как сейчас говорят, служащим. Одно время даже в милиции работал. В нашем Майновском районе участвовал в проведении коллективизации и боролся с кулаками. Ему и угрожали, и что хочешь, а однажды на сходе в каком-то большом селе как-то так ударили по спине, что портупея лопнула. А он ведь и сам был крепыш и силач.

Но, видимо, платили мало, потому что он из милиции ушел, а тут как раз эта страшная голодовка разразилась. Мы еще как-то держались, но в селе были случаи, что идет по улице человек, упал и умер. Не выдерживали люди…

В общем, году в 32-м отец нас оттуда увез. Ехали примерно в направлении Рязани, но по дороге он в вагоне с кем-то разговорился, и ему подсказали: «Чего куда-то ехать, если вот на станции Пельницы есть работа!» И мы там и сошли. Там, оказывается, мост строили, и отец устроился работать на эту стройку. Поселились в старой казарме царских времен, где помимо нас в одном помещении теснилось еще две семьи. А с нами еще дед ездил – мамин отец. Он и сапожник, и портной, в общем, хорошо нам помогал, но всю зиму мы питались только картошкой. С тех пор я ее только своей спасительницей называю.

А отец отлично разбирался в коневодстве и, когда весной он прослышал, что это дело хорошо поставлено в совхозе «Маяк», что в трех километрах от Елатьмы, то решился на переезд. Года два прожили там, а потом родители решили вернуться домой. Плыли уже на пароходе, и вдруг какой-то попутчик отцу посоветовал: «Ну чего ты едешь?! У нас же здесь картошка уродилась. Поживи пока, потом поедешь!» Вот так мы оказались в Яльзинском совхозе, сейчас это Спасский район что ли.

Но в этом совхозе отец связался с молодой дояркой и уехал к ней под Рязань. Мама-то наша была его постарше, и якобы, чтобы выдать замуж, ей в документах даже сократили год рождения. Думаю, так и было на самом деле.

Но мы нанюхали, где он, и как-то мать мне говорит: «Поехали к отцу!» Заходим в дом к этой молодухе, мать ему стала что-то выговаривать, я в слезы, естественно: «Папа, поехали домой!» В общем, сбили его и увезли домой. А потом он вдруг чего-то приболел, язва открылась и умер… А мы из Яльзино вернулись в совхоз «Маяк» и уже там обосновались.

Костя Гришанов, 1938 год

Совхоз занимался животноводством: дойное стадо, лошадей много и откормочное стадо – откармливали молодняк. Мама работала дояркой, и ей выделили небольшую квартирку в двухэтажном общежитии.

В 1938 году окончил семилетку. Мама была простая женщина, образования не имела, но всегда любила читать и как-то заразила меня тягой к чтению, к учебе. Поэтому я учился хорошо, можно даже сказать отлично.

Я хотел учиться дальше и после школы поступил в учительский техникум в Касимове. Там готовили учителей для начальной школы. Месяца два-три проучился, а потом мне мама говорит: «Сынок, ничего не получается! Без тебя голодовать будем…»

Пришлось учебу бросить, вернулся в совхоз и пошел работать. Вначале меня назначили учетчиком, считал, кто из доярок сколько надоил. Дойки три раза в день и вот я вместе с ними ходил и считал. Платили мало, но семье подмога. Но труд нелегкий – очень рано вставать…

Года два так проработал, а потом меня взяли в контору и посадили на счетное дело. Кассу вел, зарплату выплачивал. И одновременно меня избрали секретарем комсомольской организации. Человек под сорок у нас было комсомольцев. И еще параллельно возглавлял клубную работу. Я ведь и на баяне немного играл, и вообще какой-то активный человек был, так что вокруг себя постоянно молодежь собирал. Вот так вот жили до войны…

Многие ветераны мне рассказывали, что перед самой войной жизнь улучшалась прямо на глазах.

Я бы не сказал. Можно только отнести к небольшому подъему, но для меня заметному, что работа уже была неплохо организована. Но в материальном плане жили очень тяжело. И учтите, в нашем совхозе люди ведь даже огородов своих не имели. Не потому что не выделяли, просто там земли нет. Кругом только заливные луга, а где земля повыше, там песчаные почвы, а с них плохие урожаи. И остается только зарплата, магазин и магазинный хлеб… Причем зарплата от производительности никак не зависела. Только ставка. Поэтому и люди роптали.

Помню, как-то во время каникул я месяца два проработал в совхозной столовой. Продавал талоны на обед. И когда приходили люди, я невольно слышал недовольные разговоры. Бывало даже, что люди так высказывались: «При царе хоть хлеба было досыта, а сейчас и хлеба не всегда купишь…» Так что детство у меня получилось тяжелое. Считай, и не было его совсем… Вот с войной жизнь уже повеселее пошла.

Как вы узнали о ее начале?

Уже утром передали, часов после девяти, а в час дня, это я точно помню, все слушали выступление Молотова. У нас тогда во всех домах уже было электричество, и даже на уличных столбах висели лампы.

Первая реакция людей?

Никто не ожидал такого. Но настрой был самый боевой, и вся молодежь горела стремлением идти защищать Родину. Уровень патриотизма был высочайший.

Дня три прошло, думаю: «И что я буду еще полгода ждать своего призыва? Война идет, надо ведь Родину защищать!» И, не будь дурен, первым из совхоза пишу заявление в райком комсомола: «Прошу призвать меня в армию!» Меня там очень хорошо знали, был на хорошем счету, но все равно отказали: «Рано!» Но я не успокоился, стал уговаривать и так и эдак, а они ломались, мне ведь даже еще и восемнадцати не исполнилось.