Десять ли персиковых цветков

Чжэ Янь говорил, что подумал, будто я собираюсь всю жизнь просидеть вот так с телом Е Хуа в объятиях. К счастью, звон колокола далеко разошелся и, в конце концов, потревожил находившегося в затворничестве Мо Юаня. На восьмой день наставник явился к реке Жошуй.

Я не помнила, что мне говорил Чжэ Янь. Тогда мне казалось, что вместе с Е Хуа умерла и я. Не так уж и плохо просидеть на берегу реки Жошуй всю жизнь, обнимая его. Пусть он больше не может открыть глаза и его губы больше не растянутся в улыбке, пусть он больше не может, тяжело дыша от волнения, шептать мое имя мне на ухо, пусть он больше не… Пусть, но я хотя бы могу смотреть на его лицо, я хотя бы знаю, что он рядом.

Чжэ Янь сказал, что Мо Юань пришел на рассвете восьмого дня. У меня сохранились смутные воспоминания о его появлении. Кажется, я сидела у колокола, в моей голове разливалась пустота, и не было никаких мыслей ни о прошлом, ни о будущем. Вдруг, распахнув глаза, я увидела наставника, стоявшего по ту сторону барьера. Он, чуть нахмурившись, смотрел на меня.

В моем помертвевшем сердце что-то слабо встрепенулось. Только тогда до меня дошло, что я по-прежнему жива, но Е Хуа преподнес колоколу свой изначальный дух, и все его души рассеялись. Е Хуа умер. В паре шагов от меня стоял Мо Юань, который наверняка знал способ спасти Е Хуа, ведь мой наставник сам когда-то прошел испытание колоколом и сумел вернуться. Я подумала: если только он сумеет спасти Е Хуа, если только Е Хуа сможет еще раз назвать меня Цянь-Цянь, я охотно подожду не только семьдесят, но и семьсот тысяч лет.

Я убрала магический барьер и, прижимая к себе тело Е Хуа, опустилась перед Мо Юанем на колени, моля его о помощи. Когда я попыталась подняться, оказалось, что тело меня не слушается. Наставник в мгновение ока преодолел разделявшие нас два шага, долго осматривал Е Хуа и наконец мрачно сказал:

– Положите его в гроб. Пусть Е Хуа уйдет достойно.

Мо Юань вернулся на гору Куньлунь, а я унесла тело принца в Цинцю. Четырнадцать старейшин поспешили за мной. В моей голове билась мысль: Е Хуа мой, я никому его не отдам. Толпа небесных старейшин полмесяца мялась у врат в Цинцю, в конце концов им пришлось отправиться назад и доложить Небесному владыке о неудаче.

На следующий день в Цинцю прибыли родители Е Хуа. Всегда нежное и спокойное лицо его матушки перекосилось от гнева. Она утирала слезы расшитым платком.

– Только сегодня я поняла, что ты и есть та смертная, Сусу. Какое зло совершил мой Е Хуа, что дважды рок связал его с тобой? Когда ты была Сусу, он любил тебя так самозабвенно, что готов был ради тебя отказаться от наследования престола. После вашей ссоры с принцессой Чжаожэнь [132] Небесный владыка постановил: ты отдашь ей свои глаза и примешь трехмесячное наказание молниями после рождения А-Ли. Но ты лишилась только глаз. Твое наказание молниями мой сын понес вместо тебя. А ты безрассудно спрыгнула с помоста для наказания бессмертных! Как хорошо ты все продумала. Ты спрыгнула, и мой Е Хуа прыгнул за тобой. Но ты вознеслась как высшая богиня, а что же мой сын? Прыжок с помоста погрузил Е Хуа в сон на шестьдесят лет. Теперь, спустя триста лет, он снова принял смертельный удар за тебя! Мой сын ни дня не был счастлив после встречи с тобой. Он сделал для тебя так много, а что сделала ты? Ты ничего для него не сделала, но считаешь, что вправе забрать его тело. Он уже мертв, но ты хочешь и дальше его терзать? Ответь мне только на один вопрос, всего на один! Как ты смеешь?

132

Принцесса Чжаожэнь – титул Су Цзинь, переводится как «озаряющая человеколюбием».

У меня перехватило горло, я попятилась и чуть не упала. Меня поддержал Ми Гу.

Отец Е Хуа оборвал жену.

– Довольно! Е Хуа убил Темного владыку Цин Цана и предотвратил уничтожение мира, запечатав колокол Императора Востока ценой своего изначального духа. Это достойная смерть, Небесный владыка уже оказал нашему сыну все полагающиеся почести. Лэ Сюй – всего лишь слабая женщина, не сочтите ее слова за оскорбление, высшая богиня. Однако вы должны вернуть тело нашего сына. Хоть вы и были помолвлены с Е Хуа, вы все же не поженились. Ни здравый смысл, ни закон не дают вам права хранить его тело. Е Хуа рожден в семье, принадлежащей правящей династии, он наследник Девяти небесных сфер. Есть правила, которые нельзя нарушать. Е Хуа должен быть похоронен в море Беспорочности на Тридцать шестом небе [133] . Прошу вас не противиться совершению ритуала.

133

Тридцать шестое небо (кит. ????) – в даосизме высшее небо, где есть только дао.

Когда Е Хуа забирали, небо затянули облака, и подул слабый ветер. Я поцеловала его брови, глаза, щеки, нос. Когда я коснулась губ, в глубине моей души шевельнулась безумная надежда. Вдруг он сейчас очнется, прижмется лбом к моему лбу и скажет: «Я просто пошутил»?

Но моя надежда не оправдалась.

На моих глазах родители Е Хуа положили его тело в ледяной гроб и покинули Цинцю. Со мной остался лишь ворох окровавленной черной одежды.

Немногим раньше Чжэ Янь подарил мне саженец персикового дерева. Я посадила его у входа в Лисью пещеру, каждый день поливала и удобряла. Вскоре персиковое дерево разрослось и выбросило множество ветвей. В день, когда на них расцвел первый цветок, я устроила в его корнях могилу Е Хуа, похоронив там его одежду. Я попыталась представить, как будет выглядеть это дерево в полном цвету.

– Тетушка, вы помните, что у вас еще есть сын? Нам забрать маленького принца в Цинцю?

Я покачала головой. Конечно, я помнила про А-Ли, в конце концов, я сама дала ему имя. Но сейчас я не могла позаботиться даже о себе, что уж говорить о ребенке. На Небесах за ним присмотрят.

После того как родители Е Хуа забрали его тело, я безучастно просидела под персиковым деревом полмесяца, пребывая где-то на грани сна и яви. Тогда Е Хуа часто приходил ко мне. Всегда в черном. Его волосы свободно ниспадали на спину, лишь у концов перехваченные широкой лентой. Иногда он читал, лежа у меня на коленях, иногда сидел напротив, занимаясь живописью. Когда Водный владыка насылал дождь, Е Хуа прижимал меня к груди, защищая от капель. Пока я сидела под деревом, Е Хуа все время был рядом, и меня это устраивало.

Но не Чжэ Яня, Четвертого брата, Ми Гу и Би Фана. На исходе шестнадцатого дня у Четвертого брата лопнуло терпение, он затащил меня в Лисью пещеру и усадил перед водным зеркалом. В голосе Бай Чжэня звенела ярость:

– Посмотри, до чего ты себя довела! Е Хуа умер, и ты не хочешь жить дальше?

Брат был прав. Я не хотела жить дальше. Но я не знала, найду ли Е Хуа, если умру. «Когда сгораешь дотла, – думала я, – пожалуй, ничего не остается, все обращается в прах». Если меня не станет, я не смогу помнить Е Хуа. Значит, я должна быть. Так я хотя бы могу представлять его, сидящего с улыбкой напротив, разве это не прекрасно?

Богиня в зеркале была бледна и истощена, ее глаза закрывала плотная белая лента, к которой пристало несколько сухих листков. Эта белая лента не очень походила на ту, что я обычно носила с собой. Я с трудом вспомнила. Да, месяц назад Чжэ Янь все же заменил мои глаза, и эта лента – исцеляющая повязка, которую он сделал для меня. Поэтому она немного отличается от той, что изготовил мне отец.

Четвертый брат тяжело вздохнул.

– Очнись, ты живешь так долго, сколько разлук пришлось на твой век? Неужели не можешь смириться с еще одной и жить дальше?

Могу, но не понимаю зачем. Если бы увидела в этом смысл, возможно, давно бы оправилась. В ту ночь, когда я напилась и разбила лампу Сплетения душ, мне, не знаю отчего, не вспомнилось ничего хорошего, связанного с Е Хуа, только дурное. Теперь же, когда Е Хуа ушел, я не могла припомнить ничего плохого о нем, в голове всплывали только счастливые мгновения. Когда-то я самоуверенно распекала Ли Цзина, говорила, что он всю жизнь гонится либо за прошлым, либо за недостижимым, а получив желаемое, сразу теряет к этому интерес.