Десять ли персиковых цветков

Словно со стороны я услышала свой душераздирающий крик:

– Не-е-ет!..

«Нет? Не ходи? Не надо? Не смей? Что с того, если откроется колокол Императора Востока? Что с того, если все бессмертные сгорят дотла? В конце концов, мы же с тобой одно целое, если нам суждено сгореть, мы должны сгореть вместе. Как ты… Как ты можешь бросить меня одну?»

Как только Е Хуа исчез в полыхающем кармическим огнем колоколе, сковывающее меня заклятие пало само собой. Все верно. Если рассеяны все силы того, кто наложил заклятие, оно больше не может никого удержать. Кармическое пламя алого лотоса залило багрянцем полнеба; с водами реки Жошуй смешалась ци темных. Я вложила в веер Нефритовой Чистоты все свои силы и ударила по колоколу. Тот на миг вспыхнул, но я не увидела Е Хуа в алом свечении.

Послышались завывания, будто тысяча злых духов – пожирателей душ полезла из-под земли. Они все нарастали, нарастали и наконец слились в один протяжный вой, в котором звучал стук копыт тысяч призрачных лошадей. Колокол звенел о смерти.

Алое пламя погасло. От колокола отделилась фигура в черном – и рухнула вниз. Спотыкаясь, я бросилась вперед, чтобы поймать ее. От силы удара я оступилась и осела на землю с драгоценной ношей. Лицо Е Хуа пугало мертвенной белизной, с губ стекала тонкая струйка крови. Голова принца покоилась на сгибе моего локтя, а в глазах его плескалась глухая чернота. Одеяние Е Хуа насквозь пропиталось влагой, но из-за темного цвета было не видно, что это его кровь.

Чжэ Янь как-то рассказал мне: «Я всегда находил странной привычку Е Хуа вечно ходить в черном. Однажды я спросил его об этом за кувшином вина. Я думал, ему просто нравится черный цвет. Принц долго не отвечал, держа чашу с вином, а потом отшутился: мол, хоть цвет и не самый приятный, зато очень практичный. К примеру, ударят тебя клинком, выступит кровь, но никто не поймет, что это кровь, подумают, что ты, может, пролил на себя воду. Если скроешь раны, то не опечалишь родных и не обрадуешь врагов». Выслушав тогда Чжэ Яня, я подумала: как же хорошо, что вечный молчун Е Хуа наконец-то научился шутить. Только сейчас я осознала, что он вовсе не шутил.

Триста лет назад, будучи наивной и беспомощной Сусу, я полагала, что любовь к Е Хуа течет у меня в жилах; когда же я позабыла о тех днях, вновь став Бай Цянь из Цинцю, Е Хуа снова признался мне в любви. Мы постепенно начали сближаться, и я подумала, что эта любовь – настоящая.

Затем я не могла простить его за то, что когда-то он забрал мои глаза, не разобравшись, где правда, а где ложь; за то, что вынудил спрыгнуть с помоста для наказания бессмертных, и за то, что говорил мне о любви лишь из чувства вины за допущенную несправедливость. За то, что он никогда не понимал меня от начала до конца.

Я, Бай Цянь, прожила долгую жизнь, но, когда дело дошло до любви, оказалась эгоисткой, не видевшей дальше своего носа и не заметившей бревна в собственном глазу. В двух жизнях, в прошлой и нынешней, судьба бросала меня в его объятия, дважды я любила, и оба раза любила Е Хуа. Получается, это я никогда не понимала его. Взять его привычку носить черное. Оказывается, он облачался в черное не потому, что любил этот цвет, а потому, что не хотел расстраивать близких, не хотел показывать слабость врагам. Я забыла: он привык проглатывать боль без единой жалобы.

Семьдесят тысяч лет назад, когда Мо Юань запечатал колокол Императора Востока ценой своего изначального духа, крови на его устах было в сто раз больше, не сравнить с теми жалкими каплями, что скопились в краешках губ Е Хуа. Его нынешнему совершенствованию далеко до силы Мо Юаня в те времена, а значит, и крови должно быть в сто крат больше. Но где же она?

Я наклонила голову, больно прикусила его губу и, не обращая внимания на мелкую дрожь, сотрясавшую тело Е Хуа, раздвинула языком ему губы, с силой проникая в его рот. Я почувствовала, как в месте слияния наших губ потекла горячая вязкая кровь. Глаза Е Хуа потемнели еще больше. Будучи Бай Цянь, я успела на Небесах разделить с Е Хуа всего несколько полных взаимной любви месяцев, и всего пару ночей мы соединялись душами и телами.

Он оттолкнул меня здоровой рукой и тут же ужасно закашлялся, выплюнув столько крови, что я не смогла сдержать слез. Этим толчком он исчерпал свои последние силы и завалился на бок. Грудь его часто вздымалась, но он не мог даже пошевелиться.

Я подползла к нему и снова крепко обняла.

– Ты хотел проглотить всю кровь? Сколько тебе лет? Думаешь, я разочаруюсь в тебе, если дашь слабину?

Он с трудом унял кашель, попытался поднять руку, но не сумел. Было видно, как тяжело ему вымолвить хоть слово, но он сделал вид, что все в порядке и тихо проговорил:

– Все хорошо, не так уж сильно я ранен, пустяки. Ты… не плачь.

Я держала его обеими руками и не могла вытереть слезы, лишь смотрела ему в глаза.

– Ты пожертвовал свой изначальный дух колоколу. Только Мо Юаню удалось выжить после подобного. Но и ему пришлось уснуть на семьдесят тысяч лет. Е Хуа, не обманывай меня, ты же умираешь, да?

Он замер. Закрыл глаза.

– Слышал, Мо Юань проснулся. Будь с ним, я знаю: он хорошо о тебе позаботится, куда лучше, чем я. Забудь меня.

Я смотрела на него, не желая верить в происходящее. Казалось, мгновение растянулось в вечность. Вдруг Е Хуа открыл глаза и яростно, тяжело дыша, заговорил:

– Я умираю, а все не могу тебе сказать: я всегда любил только одну женщину – тебя, Цянь-Цянь. Вовек меня не забывай. Если посмеешь забыть, если только посмеешь… – его голос понизился до шепота, – что мне тогда делать?

Я склонилась к его уху:

– Ты не можешь умереть… Е Хуа, держись. Я отнесу тебя к Мо Юаню, он что-нибудь придумает…

Но тело Е Хуа медленно тяжелело в моих руках.

Я закричала:

– Если посмеешь умереть, я тут же пойду к Чжэ Яню за снадобьем забвения, начисто тебя забуду, ничего о тебе в памяти не оставлю! Буду жить припеваючи с Мо Юанем, Чжэ Янем и Четвертым братом, никогда о тебе не вспомню!

Е Хуа затрясло. Спустя время его губы искривила судорожная улыбка:

– Как пожелаешь.

Это были его последние слова.

«Как пожелаешь».

Глава 23 Три жизни, три мира

Я сидела на втором этаже чайной в мире смертных и смотрела представление. Прошло три года, как Е Хуа покинул меня.

Три года назад в битве на реке Жошуй погиб Цин Цан, а Е Хуа, принеся в жертву изначальный дух, утратил все души хунь и по. Веер Нефритовой Чистоты, вобрав в себя почти все мои силы, ударил по колоколу Императора Востока, и тот семь дней звенел отчаянной скорбью.

Чжэ Янь рассказывал, что к моменту его прибытия Е Хуа давно перестал дышать, а я, вся в крови, с всклокоченными распущенными волосами обнимала его, сидя у подножия колокола. Я отгородила нас с Е Хуа столь плотным магическим барьером, что никто не мог к нам подойти. На скорбный звон колокола Императора Востока к реке Жошуй явились бессмертные со всех восьми пустошей. Небесный владыка прислал за телом Е Хуа четырнадцать старейшин. Эти старейшины семь дней и ночей бились с моим барьером, ударяли по нему молниями и призывали гром, но от их усилий на нем не появилось даже крохотной трещины.