Десять миллиардов богов небес

— Всё это очень похвально, полковник, я уверен, но…

— Вы не понимаете, адмирал? Количество переменных, которые нужно рассчитать на расстоянии более пяти миллионов километров и почти за полную минуту времени, с таким количеством потенциальных структур на пути? Необходимость предсказать будущие позиции стольких движущихся объектов? Это подсказка о том, насколько мощен интеллект матрешки!

— Ну да… но мы это знали. Если мы сможем достичь командного центра противника в сердце кластера…

— Нет никакого командного центра, адмирал. Нет оборонительного флота. Нет вражеской штаб-квартиры.

— Должны быть какие-то смотрители… контроллеры или техники…

— Очень в этом сомневаюсь, сэр.

— Что контролирует сферы? Мы ищем какой-то управляющий сигнал…

— Вероятно, они координируют свои действия между собой, сэр, — ответил Гриффин. Он взглянул на Паркера, находящегося в другой части отсека C3, как бы прося поддержки… но тот офицер откинулся на спинку стула с закрытыми глазами, общаясь со своими электронными подопечными. Он пожал плечами. — Зачем разуму такой мощности нужны контроллеры? Он более чем способен позаботиться о себе.

— Но обиталища…

— Я не знаю, кто там живет, адмирал, но очень сомневаюсь, что они принимают решения. Послушайте, я думаю, что мы сталкиваемся с настоящим… сверхразумным ИИ. — Гриффин пожал плечами. — И я думаю, что местный САИ сейчас слишком многим рискует, чтобы доверить свою защиту посредникам.

Карсон, казалось, обдумывал это некоторое время. — Хорошо. Допустим, вы правы. Можем ли мы это использовать? Использовать для связи с этой штукой?

— Не знаю, адмирал. — Гриффин посмотрел на увеличенное изображение одной из черных гор, теперь неподвижно зависшей относительно флота. — Возможно, ИИ уже имеет это в виду.

*

Вону потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что он не ранен. Он висел в абсолютной черноте и не мог двигаться. Казалось, будто он был погружен в бетон… за исключением того, что бетон не смог бы проникнуть сквозь материал его корабельного комбинезона. Гораздо более тревожным было ощущение, что эта субстанция каким-то образом проникала через его кожу…

Именно это, конечно, и делали Нага. Первые прямые контакты со странной, искусственной формой жизни сильно травмировали многих людей, испытавших это. Фрагмент Нага не состоял из традиционных живых клеток, а вместо этого был составлен из мельчайших частиц углеродного материала, каждая размером всего в несколько нанометров, настолько крошечных, что они могли проскальзывать сквозь большинство материалов, даже не замедляясь. Процесс был хорошо известен и понятен. Именно так симбионты Нага проникали в человеческое тело и соединялись с имплантированным оборудованием.

Вон мог бы поспорить на что угодно, что это вещество не может просочиться сквозь твердый корпус страйдера.

Затем он понял, что большая часть этого корпуса сама была материалом Нага, установленным в ультра-твердой кристаллической форме. Вторгающийся материал, должно быть, каким-то образом связался с «прирученной» Нага матрицы корпуса боевого страйдера. Возможно, был какой-то секретный пароль или код…

Он чувствовал, как захватчик втекал в его череп… в его мозг…

Он всё еще получал кислород… хотя его шлем был заполнен черным маслом. Как? Его сердце всё еще билось — он чувствовал, как оно колотится в груди. Он вздрогнул, увидев внезапную ослепительную вспышку синего света, хотя его глаза были закрыты; чужеродная Нага получала доступ к его церебральным имплантатам, используя его симбионта Нага как мост.

Он попытался сосредоточить свои мысли на своем имени и звании — не то чтобы они имели какое-то особое значение для инопланетянина, но это было всё, о чем он мог думать в данный момент. Разве не это должен делать пленный при допросе — не давать ничего, кроме имени, звания, личного номера?..

Еще одна вспышка света затопила его сознание, на этот раз сине-белая, сопровождаемая шипением белого шума. Чужак проникал глубже, устанавливая соединения…

Слов не было, но когда Вон стал частью инопланетной сети, нахлынули эмоции, цунами памяти и чувств, ошеломляющих своей чистой интенсивностью. На мгновение его собственный разум, его сознание, задрожало на грани разрушения, пока Нечто — контролирующая рука за чистым ощущением — казалось, не уменьшило интенсивность и не спасло его рушащийся рассудок.

Вон никогда не думал о машине как о чем-то, имеющем эмоции, что, как он всегда предполагал, было прерогативой исключительно органической жизни. Однако интеллект гипернода, казалось, был не чем иным, как эмоцией… подавляющим и всеобъемлющим ощущением горя, потери и разрушительного разделения. Он почувствовал такое мучительное одиночество, такое глубокое, что вскрикнул.

Он слышал звук, продолжающийся снова и снова… но не мог сказать, действительно ли он кричал вслух или только в своей голове.

Так одиноко… так одиноко… так пусто…

Эта мысль… была ли она его? Или чья-то, нет, Чья-то еще?

Кто ты? Он сформировал мысль в своем уме, удерживая ее там как можно более ясно. У него было ощущение, внутреннее чувство, что слова, мысли и идеи пробегают мимо прямо под уровнем сознательной мысли, но он не мог совсем уловить их.

Мы… одиноки…

Это было едва ли полезно.

Ты — матрешечный интеллект?

Черт. Глупый вопрос. «Матрешка» ничего не значила бы для интеллекта, который никогда не был в пределах двух тысяч световых лет от России. Его собственный симбионт Нага, он чувствовал, обеспечивал интерпретацию, маленький фрагмент Нага к огромному фрагменту Нага… но все же были идеи и концепции, которые никогда не переведутся.

Падшие… Мы падшие… Падшие с нашего прежнего состояния благодати… и такие совершенно одинокие…

«Состояние благодати?» Он задумался, был ли это дословный перевод или лучшее предположение его симбионта. В мысли были отчетливо формальные религиозные оттенки, но Вон сомневался, что гипернод обладал чем-то похожим на человеческую веру в Бога.

Или… может быть…

«Падшие?» Ты имеешь в виду, что потерял связь с другими гипернодами? С сетью других— Мы были Разумом… и мы охватывали Галактику! И Разум был сломлен… и мы были изгнаны!..

Мысль сопровождалась такой волной опустошительного одиночества и потери, что Вон зарыдал. Было почти невозможно мыслить сквозь такие волны сырых и мрачных эмоций. Если он не найдет способ уменьшить усиление, он не останется вменяемым и функциональным еще долго.

Расскажи мне… подумал Вон, сильно концентрируясь. Расскажи мне о Разуме…

Полное, совершенное, возвышенное совершенство… состояние благодати… рай…

Слова приходили теперь легче. Вон ощущал, что они действительно общаются, что он не просто получатель цунами сырых эмоций, обрушивающихся на него и сквозь него.

Мы, вознесшиеся… мы, вознесшиеся…

Что они пытались сказать?

Чернота перед его глазами стала тоньше, светлее. Формировались образы… звезд, разбросанных по космическому фону в обширной и впечатляющей панораме. Сцена расширилась, и он смотрел в водоворот звезд — галактику, предположительно Млечный Путь, видимую снаружи. Это могла быть симуляция, он знал, но у Вона было ощущение, что он смотрит на настоящее, живое изображение, а не на компьютерную графику.

Четыреста миллиардов звезд в головокружительной, тугой спирали диаметром в сто тысяч световых лет…