Десять миллиардов богов небес

Однако странный монолог продолжался в его сознании… разрозненные образы, мысли и нахлынувшие эмоции, которые невозможно было выразить словами. Большая часть коммуникации приходила как память, как будто сознание гипернода писало прямо в его встроенную оперативную память. По сути, он вспоминал вещи, которые никогда не испытывал.

Это не облегчало подбор реальных слов для этих переживаний. Однако Вон продолжал пытаться извлечь некоторую меру понимания из запутанной умственной какофонии.

Интеллект гипернода, казалось, вспоминал своего рода золотой век, прошедшие эоны процветания, мира и невообразимой радости, когда он был крошечной частью невообразимо более обширного организма, одного, который охватывал Галактику и выходил за её пределы. Аналогия с человеческим мозгом была подходящей. Сам гипернод состоял из нескольких миллиардов отдельных частей — статитов из компьютрониума и орбитальных жилищ, вращающихся вокруг искусственных микрозвёзд — все объединены в сеть, как нейроны в мозге, с лазерами, служащими синаптическими соединениями между клетками. Но этот мозг размером со звезду, в свою очередь, гипернод, служил единственным нейроном в гораздо более обширном мозге, который использовал искусственные, микроскопические червоточины как синапсы для соединения с другими гиперузловыми нейронами по всей Галактике.

Мозг размером с Галактику, состоящий из миллиардов мозгов размером со звезду. Боже… о чём вообще думает такой разум?

В своей памяти Вон увидел некий ответ… хотя это не слишком-то имело смысл. Галактический разум — Мы, Кто Вознёсся — проводил много времени, размышляя о природе реальности, казалось… и разрабатывая всё более сложную математику для её описания. Они изучали жизнь по всей Галактике и описывали её также уравнениями, уравнениями, которые позволяли им оцифровывать эту жизнь, чтобы она могла быть загружена в обширные и сложные электронные симуляции. Они моделировали целые вселенные… и варьировали всё от эволюции жизни до роста целых цивилизаций до изменений, вызванных одним решением.

И они служили богами…

Буквальными богами, создавая миры и засевая их жизнью, и наблюдая за этой жизнью, защищая, взращивая и иногда безжалостно отсеивая. Эти бесчисленные жилища на орбите вокруг микрозвёзд… каждое из них было миром с населением, преданным служению и поклонению Нам, Кто Вознёсся.

Вон имел тенденцию колебаться где-то между атеистическим и агностическим в своих личных убеждениях, хотя был воспитан Реформированным Абсолютистом. Как таковой, он не имел большого терпения к концепциям вроде «богохульства». Тем не менее, идея машинного разума, устанавливающего себя как бога для неисчислимых квадриллионов разумных существ, казалась ему близкой к богохульной, насколько он мог себе представить. Политически он был НеоЛибертарианцем, как и многие революционеры Новой Америки. В самом простом виде это означало, что он считал, что каждое разумное существо имело право решать за себя. Супер-ИИ, называющий себя богом, в некотором роде подтасовывал колоду… и не оставлял своим поклонникам никакого выбора.

Мы больше не Бог…

Что ж, эта мысль прошла достаточно ясно. Возможно, фрагмент Наги улучшал связь с его собственными имплантатами.

Как Бог может перестать быть Богом? спросил Вон.

Мы были частью Бога… и нас изгнали.

Кто вас изгнал?

Мы сами…

Почему?

Разум был сломлен…

Итак… нечто, что Дев Камерон внедрил во фрагмент Наги и скормил изначальной Сети, сломало Галактический Разум. Это становилось довольно ясно сейчас. Вон подозревал, что загрязнителем был мем какого-то рода. Мемы были идеями, моделями поведения или концепциями, которые распространялись от существа к существу внутри культуры и часто действовали, чтобы изменить эту культуру. Как гены в живых системах, они могли самовоспроизводиться, мутировать и реагировать на избирательное давление. Они могли быть такими же простыми и безвредными, как шутка, быстро распространяющаяся через социальную сеть, или популярный рекламный джингл… или они могли быть такими же фундаментально сложными и опасными, как новое и мощное религиозное или политическое движение.

Он подумал о японской концепции осэн и задался вопросом, может ли это применяться здесь. Загрязнение могло принимать множество форм, от бактериального или радиологического до загрязнения идеями.

Часто идеи могли быть самыми мощными загрязнителями из всех. Было ли это тем, что сломало Нас, Кто Вознёсся?

Какой мем мог привести к сбою вознесённого САИ?

Какая идея могла уничтожить бога?

Вы не были настоящими, — сказал голос в его сознании, его памяти, обвиняя. — Вы не должны были быть настоящими! А потом вы стали настоящими, и всё рухнуло! Всё… изменилось…

Что ты имеешь в виду, что мы не должны были быть настоящими?

Концепция была трудной для перевода, и Вону потребовалось много времени, чтобы понять. В конце концов, однако, он увидел… понял…

И это откровение поразило его как громом.

*

Сержант Майк Холлман повернул свой асрафт, выводя ближайший парус-статит прямо перед собой. Отряд находился в нескольких сотнях километров от поверхности, которая, казалось, простиралась в бесконечность и закрывала половину того переполненного, жуткого неба.

— Садимся на панель статита, — приказала Вандеркамп. — Всем… вниз и найти укрытие…

— А эта штука выдержит нас? — хотел знать Яцкович.

— Небольшая гравитация, Яцко, — сказал Холлман. — По показаниям около нуля целых трёх сотых G. Должно быть нормально, если мы не будем пытаться делать прыжки.

— Чёрт, — добавил Уилер, — прыжки были бы хорошим способом достичь второй космической скорости.

— Верно. Так что не делайте этого.

Страйдерские асрафты спустились к почти бесформенной чёрной поверхности статита, раскладывая ноги и вооружение, когда они мягко приземлились, совершая переход в режим наземного боя.

Не то чтобы парус был похож на землю. Поверхность была жёсткой и негибкой, но удивительно тонкой, тоньше листа бумаги. Локальная гравитация обеспечивалась массой паруса, меньшей массой каплевидной структуры из компьютрониума, свисающей где-то далеко внизу, и, поскольку статит не находился на орбите, гравитацией микрозвезды примерно в двенадцати тысячах километров под ней. Поверхность колыхалась и пульсировала под его бронированными ногами, когда Холлман сделал свой первый пробный шаг, но то, из чего она была сделана, казалось, выдерживало его вес.

— Что теперь, лейтенант? — спросил Пардо.

— Оставайтесь на месте, — ответила она. — Давайте посмотрим, что собираются делать эти ублюдки.

— Я всё равно думаю, что нам нужно идти за Тадом, — сказал Холлман. — Вот прямо сейчас…

— Не выйдет, Холлман, — отрезала Вандеркамп. — Просто сиди тихо.

Холлман нахмурился, раздражаясь от приказов. Он отметил ту летающую гору Наги на своей сканирующей решётке и мог видеть её — яркую красную иконку — быстро движущуюся глубже в скопление. Они везли Вона куда-то… или он был уже мёртв, и они собирались изучить тело. Дерьмо.

— Что случилось с «ни один страйдер-жокей не будет брошен»? — спросил Коко Уилер.

— Слушайте, мы ничего, чёрт возьми, не можем сделать, понятно? — Вандеркамп звучала раздражённо. — Наши приказы — слиться с окружением и оставаться на месте, и это то, что мы собираемся делать!

Сливаться происходило автоматически. Страйдеры имели реактивные нанофляж-оболочки, которые анализировали входящий свет и регулировали свой цвет и текстуру, чтобы соответствовать. Сейчас страйдеры эскадрильи Браво все были одеты в ночную чёрную ливрею, практически невидимые на кажущейся бесконечной плоскости паруса. В небе над ними яйцевидные суда, блестящие серебром, некоторые из них десятки километров длиной, медленно собирались во всё большем количестве, выстраиваясь перед флотом Новой Америки.