Дети белой богини

родился! Назвали Германом! Счастье у человека! И в этот момент на свет божий извлечена окро­вавленная тряпка!

Евдокия Германовна удивленно на них смот­рела. Не мог он при ней сказать, что ее сын, не­наглядный Герман, свет в окошке - убийца. Са­мое лучшее сейчас - уйти. Убежать. И он кинул­ся к двери. Евдокия Германовна охнула и испу­ганно попятилась.

– Сашенька, погоди, — крикнула она, — я гос­тинцев тебе дам! Куда ж ты? Гера, что ж это?

– Зява, погоди!

– Убирайся к черту!
– резко развернулся Завь­ялов.
– Ты! Со своими детьми! Со своими про­блемами! Для того, чтобы у меня не было детей, ты все сделал! Ненавижу!

– Да ты сам все сделал!
– вырвалось у Горанина.

– За что?!
– в отчаянии, будто не слыша его, воскликнул Завьялов.

– Саша! Гера! Да что же это вы затеяли?! Евдокия Германовна в ужасе замерла, глядя

на давно уже выросших детей, которых, как тог­да, когда они еще были маленькими, не могла растащить по углам и отшлепать. Она только испуганно прижимала к себе перепачканный за­сохшей кровью костюм.

– Ненавижу!
– отчетливо повторил Завьялов.

– Да и черт с тобой!
– разозлился вдруг Гер­ман.
– Беги! Ты и так у меня с апреля месяца кам­нем на шее! Беги, звони по всему городу! Я для тебя же!.. А ты...

Александр вылетел на крыльцо, громко хлоп­нув дверью. Под вечер ударил мороз, и ноги на быстро образовавшейся ледяной корке разъезжа­лись. Он поскользнулся, упал, больно ударившись коленом. Выругался, но боль отрезвила. Быстро шел по улице, уговаривая себя: «Успокойся, За­вьялов, успокойся. Костюм - это еще не доказа­тельство. Одного костюма мало. Ты ж бывший опер! Ты должен знать, что бывают совпадения. Но как?! Каким образом окровавленный костюм попал в дом Германа?!»

«Я помочь тебе хотел...» Вспомнил вдруг про рисунок. Герман - сумасшедший! Сам признал­ся, что разбитая машина принадлежит соперни­ку. Ревновал любимую женщину. И чувствовал свою безнаказанность. Он, следователь прокура­туры. Все сходится. И ломик. Тот самый...

Александр шел, не замечая, что давно уже миновал дом, в котором живет, и теперь направ­ляется к Пятачку. Думать на ходу было легче. Если бы остановился, мысли придавили бы, словно тя­желый груз. И, уже не подняться. Так и шел, пока его не окликнули:

– Александр Александрович!

– А? Что?

Опомнился: вечер, начало десятого, он стоит на Пятачке. Вокруг молодежь, шум, суета, пья-^ ная ругань. На освещенной автобусной останов­ке увидел смущенную рыжеволосую девушку. Роза. В новенькой модной курточке из искусст­венного меха, опушка под цвет волос - рыжая. Похорошевшая, румяная. Под руку с молодым че­ловеком. Пригляделся: высокий, крепкий парень, широк в плечах, над губой темные усики. Для со­лидности, что ли?

– Вот. Леша приехал.
– Роза кокетливо попра­вила меховой воротник.

– Здравствуйте, - протянул ему парень руку. Пожав ее, Завьялов, поинтересовался:

– Насовсем или как?

– Да вот, приехал уговаривать, чтоб со мной в Москву, - застеснялся тот.
– На стройке работаю, платят неплохо. Бригада у нас хорошая подобра­лась. Когда гуртом, не обижают. А Москва сей­час строится.

– Леша, тебе ж в армию весной!
– сказала Роза.

– А мы ребеночка родим. С твоим Илюшкой получается двое. И никуда меня не заберут.

– Да ну тебя! Он шутит!
– счастливо рассмея­лась молодая женщина. И напомнила: — Вы ведь его искали, Александр Александрович!

– Да теперь это уже не актуально, - отмах­нулся Завьялов.

– Я могу пойти в прокуратуру, - твердо ска­зал Алексей.
– Лишь бы Розу не трогали. Хотя мы ничего не слышали. Кроме того разговора по телефону. Но кто звонил, не знаем. Может, по делу? Она обращалась к нему на «вы».

– Как-как?

– Уважительно. Про какую-то вещь говорили. И про рисунки.

– Про мои рисунки.
– уточнил Александр.

– А вы картины рисуете?
– с уважением по­смотрел на него парень.
– Может, они выставку хотели устроить?

– Собрание маниакальных заблуждений, - ус­мехнулся Завьялов.

Теперь сомнений нет, той ночью Маша зво­нила Герману. Она его ждала. Не Павла. Но как соединить это? Выстрел, прогремевший в апреле месяце, уголовника Косого, странные рисунки, разбитую машину, поломанный манекен и таин­ственную смерть Маши? Германа и Машу? Все говорит о том, что любовниками они не были. Просто друзьями? И за это убивают?

– Александр Александрович, вам плохо?
– ис­пуганно спросила Роза.

– Нет, ничего. Сейчас пройдет.

– А вы как считаете? Надо мне ехать в Моск­ву?
– спросила ойа.

– А я здесь причем?

– Со стороны-то виднее.

– А как же муж? Ребенок? Родители? И го­род?

– Мы никогда сюда больше не вернемся!
– ве­село тряхнул головой ее кавалер.

– А вот этого говорить нельзя. Зарекаться нельзя. Чего больше всего не хочешь, то и случается. Нет уж, милые дети, вы сами разбирайтесь. В конце концов, какие ваши годы? Вся жизнь впе­реди!

– Ой, автобус! Леш, автобус!

Когда двери подъехавшего автобуса откры­лись, Роза всплеснула руками:

– Народу-то сколько! И куда ж они все, на ночь глядя?

– Так суббота же! В город, на дискотеку. Мо­жет, и мы махнем? А?
– с надеждой взглянул на молодую женщину кавалер.

– Ты что, ты что! Я отпросилась на часок, ска­зала к подруге, а уже три прошло! Мне за Илюш­кой надо, к маме, а потом домой!

– Вот всегда ты так!
– обиделся Леша.
– То за ребенком, то к маме.

.
– Ну и поищи себе другую! А я домой по­еду! — И, вырвав у него руку, Роза побежала к автобусу.

– Роза! Погоди!

Александр с грустью смотрел вслед. Все-таки они уехали вместе. Парень еще не нагулялся, это очевидно, но тянется к взрослой жизни. Играет в любовь, потом будет играть в семью. Что из все­го этого получится, непонятно. Может, хорошо, а может, и плохо. Герман... Похожая история, и по­гляди! За столько лет не остыло! Выдает люби­мую женщину, гражданскую жену, за домработ­ницу! Вот уже двадцать лет Вера тайком к нему бегает! Может, было бы лучше, если бы они тог­да бросили все и уехали в другой город? Но, увы! Никто не знает, как лучше!

Завьялов с удивлением оглянулся. Что он де­лает здесь, на Пятачке, в такое позднее время? Вокруг одна молодежь! Сходятся, расходятся, ко­чуют из одной группки в другую. Ночная жизнь города N вечером в субботу. Люди постарше си­дят по домам с теми же проблемами. К кому-то пришли гости, кто-то сам пошел «на огонек». Ему вдруг стало тоскливо. Ну узнал он правду, и что теперь? К кому с этим? Надо бы с Верой Василь­евной поговорить. Так сказать, поставить точку. Но теперь разговор этот хотелось оттянуть как можно дальше.