Дети гарнизона
Шрифт:
отличная машина, квартира в столице! — Лешка вещал это завороженной толпе, невольно
гиперболизируя. Чувствовал себя посвященным первопроходцем нового движения. Ведь почти
все — правда: пачка акций на кругленькую сумму, старая машинка вполне ездила изредка, и угол
снимал неплохой в Жулянах недорого, — успокаивал себя. «А дальше — лучше будет!» Сильно,
однако, сомневался реальности акций. Ведь если бы разводил сам кого-нибудь — лучшего хода,
чем акции, и не придумать! «Все ясно, типа «Лунного оффшора», — неожиданно
вывод Лешка.
Темнокожий Пастор Фарадей был доброжелательно — ушлый. Косил под дядю Тома. Лихо
заводил толпу, вещал, прощая прошлые грехи и декларируя для всех клиентов красоты новой
жизни. Собирая паству по Дворцам спорта, стриг купоны на всем — на литературе,
пожертвованиях, добровольных взносах. Тут же «апостолы» вербовали посвященных пастором в
«христианский холдинг», на примере собственной жизни. Как мотыльки, слетались к
призрачному свету…
Новое поприще захлестнуло. Летом устроили религиозный фестиваль на берегу моря. На
«сэйшен» прибыли тысячи, заполнив загодя приготовленные палатки вокруг помоста со светом и
аппаратурой. С утра все молились, били поклоны, повторяя как мантру наговоренные постулаты,
днем появлялся Фрайдей с проповедью: «Не пожалей, не утаи, не зажимай! Отдай, что есть, от
души — и придет к тебе сторицей!» Расчехлялись верующие на индульгенцию — под звуки
молитвы в стиле рок выкладывали в прозрачные ящики купюры взносов в лучшую жизнь.
Лешка вел на берегу мастер-классы, унавоженный вниманием полуголых мирянок,
уговаривал еще сильнее, изредка виновато понимая, что к истинной вере это не имеет отношения.
Психологическая разводка. Но народу нравилось, пожертвования были значительными. По
прикидкам, речь шла о миллионах! Снова сработала Лешкина матрица, и не совладал,
приспособился, почувствовал азарт.
Черный псевдопастырь поделил страну на «епархии». Лешке досталась Южная Столица.
Открыл представительство, набрал волонтеров, и работал по пасторским схемам, развивая
пирамидку обмана. Ездил по районам, втягивая местную знать в псевдо-духовный холдинг,
радовался: жизнь налаживается! Умилялся нежданно накатившему счастью и достатку,
подсчитывая дивиденды. Кормил паству химерами, приправленными постулатами. Но всему
приходит конец. Кризис — как божье очищение. Химерный холдинг лопнул, сданные туда деньги
выпучились зловонными информационными бульбами по телевиденью и в газетах. Фарадея
срочно отозвали на родину, в Центральную Африку.
Официальной версии не было, только слухи. Кто-то прочитал в Нете, что пастор был съеден
соплеменниками во время одного из сборищ. Потом Лешка сам видел клип в Сети: блестящего от
забытой жары симпатягу Фрайдея, убедительно толковавшего пастве, примитивные
соплеменники разорвали на части от восторга. Причастились всем племенем, обожествляя
обглоданные его кости.
Но в конце все выяснилось по-другому. Пастор
оказался сыном чернокожей сомалийскойиудейки и скрылся в местах обетованных. А оттуда, известное дело, своих не выдают.
«Беда всегда приходит вслед за счастьем? — думал Лешка, когда его прихватил УБЭП. —
Что это, карма, преследующая по жизни? Опять не с теми, и не в том месте?» Сразу пошел в
признанку, помогал следствию. По делу о религиозно-финансовом мошенничестве проходили в
основном кустовые и бухгалтер. Учредители вовремя отмахнулись и ушли в парламент,
чертыхаясь. Лешка отдал все, что «нажировал» за это счастливое время, и получил пару лет за
мошенничество. Отсидел, вернулся к тетке, занялся извозом на своей старой девятке, которую не
забрали в обмен на свободу, уж больно жалкой и дряхлой смотрелась. Прознал про детский дом,
приехал на Тарханкут, пристроился потихоньку возле Ленки. Старался сдерживать себя, остро
почувствовав усталость и возраст — ведь не мальчик уже! Смирился и обрел желанный покой,
приобщенный к благородному делу воспитания беспризорных детей. Пока так. Кто знает, как
дальше будет?
…Мальчишки помогали бережно снять одежду с больного, почти обезноженного товарища,
осторожно свезли на коляске в воду. Тот, кто обезножен, на суше приговорен, тот хорошо поймет
это состояние погружения, — думала, глядя на радостные вскрики больного ребенка — когда в
водной стихии невесомо парит тело, а точки опоры вовсе не нужны, когда возвращается к
человеку чувство свободы — свободы от своих неподвижных членов. В воде, в морской стихии,
возвращаемся к своей первооснове — живая жизнь вышла из воды. Русланчик в маске парил в
подводном царстве в компании Дениса и Петрика, рядышком ныряла, переливаясь мокрым
русалочьим телом, Лена, и счастье ее было почти беспредельно. Почти...
Дети барахтались в теплой прозрачной воде, она загорала, подставляя стройное тело
горячему летнему солнышку, изредка посматривая за резвящейся «молодежью». Задумалась,
вспомнила везунчика Ната, его оригинальное исчезновение из той жизни, уход подлодкой в
неведомые морские дали. По-киношному картинно, смешно, романтично. И печально. Хороший
Толя Соколов, симпатичный. С ним тогда почувствовала нужной, желанной. Но не свершилось…
Вздыхала, всматриваясь в море, вспоминая, как одела Толе Соколову на прощанье семейный
оберег.
— Ждешь? — вырвал из раздумий голос.
Повернулась, сняла солнцезащитные очки, увидела маленькую, под старым бамбуковым
зонтиком, женщину. И маленькие крылышки за спиной, крылья Аргимпасы, затрепетали.
— Жду, — простодушно ответила. — И ничего не ожидаю!
— Жди, скоро уже.
Неожиданно пришло понимание: посланница! Чего-то хорошего? Старушка удивительно
напоминала Елене кого-то. В ней было что-то от папы и немного от бабушки Веры. Хотя в