Дева-Смерть

И она шагает вперед — прекрасная, гордая, несгибаемая, блистательная. Обнимает его и крепко целует в губы. Кармэн умеет.

Элен всегда так восхищалась ею. Без зависти. И без шанса быть похожей.

Даже странно — красотке Элгэ завидовала до жути, а более яркой Кармэн — никогда. Просто любила. Мечтала стать такой же. И знала, что превратиться в яркую звезду на небесах — и то проще.

Эти двое утешают друг друга? Помогают пережить будущее горе? Смириться с ним?

Напарница по столбу выругалась сквозь зубы. А горький водопад застил глаза расплывчатым туманом. Всё кончено.

Кармэн — кто-то, вот и выживет. А Эленита — не больше, чем жалкий мотылек. Такими жертвуют и забывают. Случайный эпизод не войдет в легенду.

Сейчас этот королевский брат просто не выпустит Кармэн из объятий. Чтобы она не видела самого страшного. Смерти Элен.

А потом стража взяла в кольцо Кармэн и графа. Вцепилась намертво. И потащила к черному алтарю. К засохшим желобам.

Чтобы не вмешались?

— Руки! — прошипела Кармэн. — Прочь, шакалье. Мы способны дойти сами, шавки.

Узники оттолкнули крепкую стражу вместе. Идут сами. Рука в руке. Шествуют. Глядя друг на друга.

— Папа! — вдруг совсем иначе, пронзительно закричала приговоренная… спасенная принцесса.

Они обернулись разом. К ним двоим. И губы шевельнулись у обоих.

Что это было? «Прощай»? «Живи»?

Почему Элен вдруг отказал всегда столь острый слух?

В горьком водопаде совсем растворился вкус соли. Осталась лишь едкая горечь. Захлестнула душу. Навсегда.

И багровый туман поплыл черными кругами. Всё более частыми. Закрывая зрелище. Милосердно лишая Элен чувств в шестой раз.

Глава 8

Глава восьмая.

Словеон, Старград. — Мэнд, Тайран.

1

Как взбесится безумный владыка мрачного Мэнда — истинный владыка. Когда не получит вожделенных душ. Тех, что так долго ждал. Предвкушал.

Но ради отважной зеленоглазой Элгэ Илладэн Рунос не вправе позволить отдать ее приемную мать голодной Змее. А ради себя самого — родного дядю. Отца красивой и смелой Анж.

А ради когда-то счастливого Мэнда и Белой Матери — древний Змей не должен получить такую жертву.

Ради этого можно рискнуть многим и отдать тоже многое. Тем более, возможно, именно сейчас это — важнее всего. Ни за что не допустить усиления проклятой Змеи. Не позволить Мэндскому злу окончательно затопить подлунный мир. Выплеснуться из прогнившего колодца в другие источники. Еще живые. И отравить гнилым ядом все быстрые реки и глубокие озера, куда те впадают.

Так чему же удивляться, что внезапного гостя Рунос пропустил? Почти. Заметил даже не на пороге.

Точнее, не гостя — властного хозяина. И тоже — почти. Северным Словеоном правит суровый князь Всеслав, но у Храма милосердного Творца — другой владыка.

И уж точно внезапное явление искренне удивленного князя-пленителя — не причина, чтобы отвлекаться. Светлая Нить важнее.

А вооруженный (в мирном Храме!) гость-хозяин терпеливо дождался. Хоть мог бы и поторопить.

И испортить всё. Руносу сейчас смерти подобно еще и отвлекаться на бой.

— Ты с некоторых пор уверовал в Творца, служитель Белой Матери?

— В существовании Творца как такового я никогда и не сомневался, — мягко объяснил целитель. — Больше — в его природе. Скорее, ревнивые церковники отрицают Белую Мать, чем она — более высшие и могущественные Силы, предшествующие ей. Кроме того, мне сейчас нужен весь Свет, что я смогу найти. Белая Мать это будет, Творец всего Сущего или древние словеонские боги — неважно. Представь, что ты умираешь от голода, князь. Станешь ли тогда требовать любимое блюдо или с благодарностью возьмешь, что дадут?

— Грубо, но верно. Наверное. Я мало смыслю в религии.

Зато немало — во лжи. И в ее смеси с правдой. А по тебе ведь и не скажешь.

— Не настолько мало, как говоришь, князь.

— Любопытно.

Рунос пожал плечами. Если он прав — говорить можно, что угодно. Ему ничего не грозит. Иначе не стали бы лечить. И уж точно не довезли бы до Старграда живым. Несмотря на заступничество Жанны и Ирии.

Здесь и впрямь в широкие окна льется мягкий, теплый свет. А за окном скользит по золотой листве. Уже почти облетевшей. Осень… Слишком теплая для Словеона — даже Южного.

За этими окнами уже пора кружить первой поземке. В этом году сошли с ума не только люди и страны.

Сколько ныне живых сумеют встретить новую весну? И обрадуются ли ей?

— Тебе не было никакой выгоды поддерживать безумного Карла против честного юноши Грегори Ильдани. Власти при нем ты получил бы не меньше. И он уж точно отблагодарил бы тебя за трон. В отличие от Карла.

— Ты неглуп, целитель. Не зря выжил при безумном Карле… почти. Продолжай.

— Мне нечего продолжать. Одни догадки. Ты знаешь что-то, чего не знаю я.

— Кто ты, целитель?

Потому еще и жив? Ради долгожданного ответа? Неразгаданной загадки?

Мягкий лучистый свет струится в просторные северные окна. Летом здесь белые ночи, но пленный целитель попал сюда осенью.

— Рунос. Служитель Белой Матери. Граф Алессандро, наследник престола Мэнда.

— Ничего себе, — скупо усмехнулся Всеслав. — Это объясняет многое. А я-то ставил на бастарда.

— В данном случае — неважно. Имеет значение лишь кровь.

— Еще как важно, целитель, — усмешка Словеонского правителя заледенела. — Ты даже представить не в силах, насколько. Если вы тоже ведете род от Сезарингов…

— От них самых, князь.

— А я опять надеялся на чьих-нибудь бастардов. Только я хорошо помню статуи во дворце. Не зови меня князем. Я не знатнее тебя. Сезаринги — паршивый, очень паршивый род, Алессандро. И не только потому, что их нелегко убить. Хотел бы я знать, что у них — у вас! — в крови. В одном ты прав точно: я — не сумасшедший. С ума когда-то сошли закадычные друзья покойного Ильдани. Зарвавшиеся вояки Тенмар и Коэн вообразили себя политиками. У них были причины — месть за герцога Арно, но они свернули не туда.