Девушка без Бонда
Шрифт:
– Не переживай. Все образуется…
– Спасибо, Жан-Пьер, – холодно произнесла она. – Но на психотерапевта или священника ты не тянешь. Утешать – явно не твое призвание.
И встретила в ответ беззаботную улыбку, сверкнувшую ослепительными зубами на фоне загорелого лица и темного неба с морем:
– Да ладно тебе, милая! В конце концов, кто только что спас тебя от верной смерти? Я. И мне по праву принадлежит награда.
Он потянулся поцеловать ее. Девушка оттолкнула француза.
– Я с незнакомыми мужчинами не целуюсь.
– Незнакомыми?! – Жан-Пьер не скрывал своего удивления. – Да мы с тобой уже неделю бок о бок. Сотню миль вместе под парусом прошли.
– Вот
– Ну, знаешь, моя милая… – парировал парень. – Ты тоже как-то не тянешь на простую посудомойку. Однако мы не задали тебе ни единого вопроса… Ладно, пора к штурвалу… Шкипер Жиль сегодня дьявольски строг, сто якорей ему в глотку! – Француз усмехнулся и предложил: – Хочешь побыть со мной в рубке?
«Почему нет, – подумала Татьяна. – Поговорю с ним – будет хоть какой-то шанс узнать, что на самом деле представляет собой эта троица. И, может, сумею убедить его не высаживать меня на ближайшем острове. Он по характеру куда податливее, чем Жиль».
Девушка молча отправилась следом за Жан-Пьером в рубку. Здесь было полутемно, мерцал зеленоватый экран локатора. Жан-Пьер изменил масштаб изображения и прошептал, словно про себя:
– Горизонт чист… Все греки спят мирным сном – включая полицию…
– Жан-Пьер, – проникновенно проговорила Таня, – скажи мне: кто вы? Кто – ты?
– Кто мы? – усмехнулся Жан-Пьер. – Кто я?.. Да разве это имеет значение? Правильно мне рассказывали друзья, побывавшие в Москве: русские девушки очень хороши. Только перед тем, как лечь с тобой в постель, они обожают исповеди – в духе Достоевского…
Таня хотела было сказать, что вовсе не собирается забираться с ним ни в какую постель, но прикусила язычок: пусть себе надеется на что угодно, лишь бы не выбрасывал ее на ближайшем острове без документов, прямо в лапы полиции…
– А по-моему, совсем неплохая традиция, – парировала Татьяна, – прежде чем сближаться физически – попытаться сродниться духовно…
– Вот-вот, – иронично сказал парень, – для вас, русских, духовное всегда важнее, чем материальное… Поэтому и живете вы так плохо…
Он отключил автопилот и взял штурвал в руки. И сразу катер пошел мягче, стал меньше подпрыгивать на волнах. А француз продолжил витийствовать:
– Мне рассказывали: во многих русских селениях даже нет централизованной канализации, поэтому люди в тридцатиградусный мороз справляют нужду на улице… Это правда?
– А вы, европейцы, зато с жиру беситесь, – ответствовала Татьяна. – Бесконечно по кафе сидите. Зимой обязательно катаетесь на лыжах, летом – на яхтах. Кругом одни богатые бездельники, вечные студенты…
Парень хохотнул:
– На нашу компанию намекаешь?.. Что ж, в отношении меня ты почти права. Совсем недавно я был образцовым студентом. Сорбонна, физико-математический факультет, блестящие перспективы, бла-бла-бла…
– Ты не похож на студента, – усмехнулась она.
– И тем не менее успевал я неплохо, – его лицо озарилось воспоминаниями. – Во всех дисциплинах, положенных студенту.
– Девушки, выпивка? – иронично спросила Таня.
– И это тоже… Я – обычный парень, в меру честолюбивый, в меру раздолбай. Такие после университета остепеняются, всю жизнь выплачивают кредит за дом и каждый год ездят отдыхать в один и тот же недорогой отель. Но однажды… Мне вдруг захотелось прожить отпущенные мне годы совсем по-другому.
… Таня потом
не раз вспоминала его рассказ. Что из него было правдой? И зачем Жан-Пьер признался ей во всем – или почти во всем? Вряд ли парню просто захотелось поболтать. То был метод соблазнения? Или он преследовал иные цели? Она могла только догадываться. Но история Жан-Пьера тем не менее запала ей в душу.…Он родился в типичной буржуазной семье. Отец успешный адвокат, мать когда-то мечтала стать известной пианисткой, но пожертвовала карьерой (как часто говорят неудачливые пианисты) ради воспитания детей и домашнего хозяйства.
Жан-Пьер хорошо (но не блестяще) учился в школе, потом последовал университет… Все обыкновенно – только адски скучно.
Но однажды Жан-Пьер (тоже в ряду полагавшихся студенту безумств) отправился вместе с друзьями на спортивный аэродром. Среди молодых людей их круга было модно пробовать нечто особенное. Аквабайк. Серф. Сноуборд. Паркур. Акваланг. Параплан. Ничего из вышеперечисленного Жан-Пьера не захватило. А вот другая забава, парашютные прыжки… Этот ни с чем не сравнимый страх – за секунду до того, как покидаешь самолет и оказываешься один на один со смертельным риском и неизвестностью. Восхитительные ощущения свободного падения, когда несешься к земле со скоростью спорткара. И еще – ни с чем не сравнимое чувство свободы…
Татьяна слушала и очень хорошо понимала Жан-Пьера. В конце концов, ей доводилось испытывать примерно те же эмоции. И главным из ее «парашютных» воспоминаний была та упоительная свобода, что приходит к тебе во время падения…
…Его друзья прошли инструктаж, продолжал свой рассказ француз, затем сделали по несколько прыжков, прикупили и прикололи себе на одежду красивые значки с изображением раскрытого парашюта (кстати, дороже всего ценились привозные, советские, где запечатлен круглый белый купол) – и больше на аэродроме не появлялись. А Жан-Пьер – остался. И всеми скучными буднями (в университете, в кафе и даже в постели с девушками) мечтал только об одном – о выходных. Когда он расстанется наконец с предсказуемой и строго регламентированной жизнью студента и отправится на аэродром. Где из удобств – самые примитивные, полно откровенных лузеров и очень мало холеных барышень с причесочкой волосок к волоску и свежим маникюром.
Однако новое увлечение потребовало от Жан-Пьера денег – и немалых. Купол, высотомер, комбинезон, «сайперс» [13] , очки, перчатки, стропорез – оборудование он оплатил из собственных скромных накоплений. Но и сами прыжки стоили немало. А отец (Жан-Пьер ему о своем увлечении опрометчиво рассказал) отказал ему в деньгах категорически. Папаша не стал распространяться, что новое хобби опасно, произнес совсем другое: «Финансировать блажь я не намерен. Зарабатывай сам».
13
Прибор, автоматически открывающий парашют на критической высоте в случае, если этого не сделал сам парашютист. Стоит от 1000 евро.
Что ж, он устроился официантом. Днем – университет, вечером – работа, ночью – подготовка к тестам и контрольным. Жан-Пьер уставал адски, в учебе съехал, но главное: с каждым днем все больше и больше понимал: точные науки (а на физико-математический факультет он поступил по воле отца) ему совсем неинтересны. И еще менее интересны карьерные перспективы, которые дает университетский диплом. А вот восхитительное единение с небом… Азарт. Риск. Страх – и дикая радость, когда благополучно приземляешься… Это стоило любых денег. Этому стоило посвятить свою жизнь.