Девушка для Данте

Во мне загорелась искра надежды, но тут же потухла.

— Имеет ли это какое-либо значение в данной ситуации? — печально вздыхаю я. — Потому что она поцеловала его. Он не должен был позволять ей сделать это.

Мия качает головой. Она знает, что не может сказать мне ничего такого, за что я могу уцепиться как за спасательный круг. Я хочу поразмыслить об этом некоторое время.

И я размышляю.

Часами.

Двери магазина открываются ровно в 9 утра, как сказала Мия, незадолго до того, как приходит наша первая группа туристов. Моя работа — раздавать образцы и улыбаться, пока Мия занимается кассовым аппаратом.

Все очень милые, дружелюбные и голодные. Я раздаю больше образцов, чем могла бы себе когда-либо представить. И я скрываю свои чувства за сухой улыбкой, и никто о них не узнает.

И потом, когда я меньше всего ожидаю этого, я замечаю пару рук, которые тянутся за образцом, принадлежащих Данте.

И замираю.

А потом Мия бросает на меня взгляд через всю комнату и пристально смотрит, так что я улыбаюсь ему. Той же вежливой улыбкой, которую я дарю всем остальным всё это утро.

Вежливой, сухой, формальной.

Как же трудно оставаться безразличной и небрежной, когда он так прекрасно выглядит.

Святые обезьянки.

Он слегка потный, но достаточно, чтобы выглядеть мужественным и крепким. Я хочу обхватить его руками и крепко поцеловать, но потом вспоминаю, что его губы только что касались губ Элены, и поэтому мне удаётся себя сдержать.

— Привет, — тихо говорит он, и его голос звучит хрипло, в то время как он тянется к крекеру с оливковым маслом и сыром.

— Здравствуй, — вежливо говорю я.

— Ты хорошо выглядишь в этой рубашке, — торжественно говорит он мне, забрасывая крекер в рот, его взгляд приклеен к моим глазам. Почему он кажется таким чертовски печальным?

— Спасибо, — говорю я так небрежно, как только могу. Должна ли я вести себя так, будто ничего не произошло? Значит ли это «быть сильной»?

Я сглатываю.

И снова.

Окей. Мой план — вести себя нормально и посмотреть, что будет. Потому что я сильная. Я не нуждаюсь в его объяснениях. Я понаблюдаю за ним и посмотрю, как он будет себя вести, и что будет с Эленой. И уж потом посмотрим, что будет со мной.

Я сильная.

Я сильная.

Я сильная.

Я чертовски сильная.

Я повторяю это снова и снова в своей голове.

— Почему ты поцеловал Элену? — быстро выпаливаю я, и Данте испуганно смотрит на меня.

Думаю, я не настолько сильная.

Он колеблется и стоит на месте. Он не смотрит мне в глаза, и моё сердце падает. Я не знаю, чего я ожидала. Чуда? Он целовал идеальную, красивую девушку. Конечно, ему понравилось.

— Ты не понимаешь, — говорит он мне тихо. — Всё сло…

— Да я знаю, — огрызаюсь я. — Сложно. Я устала слушать о том, как сложна твоя жизнь. Жизнь не такая уж и сложная. Либо тебе кто-то нравится, либо нет. Либо ты верен ей и своему сердцу, либо нет. На самом деле всё довольно просто.

Я смотрю на него, и он смотрит на меня, не зная, что сказать, вероятно, удивлённый моей вспышкой гнева или тем, что я на самом деле сказала слова «верный ей и своему сердцу». Как глупо это говорить, но я не обращаю внимания, потому что это правда.

Я беру поднос и иду в подсобку.

Либо он будет честен со мной, либо не будет никаких нас. Я люблю его, но я заслуживаю, чтобы и меня любили в ответ. Когда вы любите кого-то, и они любят вас, вы заслуживаете того, чтобы быть самым важным для них человеком, таким же важным, как воздух.

Данте не следует за мной, но всё в порядке. Мне нужна минутка, чтобы успокоиться.

Я стою неподвижно в тихой подсобке, позволяя моему рваному дыханию замедлиться и выровняться.

Я чувствую себя немного разбитой, но в тоже время лучше.

Потому что, в конце концов, то, что не убивает нас, делает нас сильнее.

Глава 19

Силу переоценивают.

Так я решаю, погружаясь в ванну в своей огромной ванной комнате.

Эта комната явно должна принадлежать высокопоставленному чиновнику, миллионеру или принцессе. И я не причисляю себя ни к одному из этих людей. Потому что высокопоставленный чиновник, миллионер или принцесса, вероятно, не будут унывать и плакать из-за Данте Гилиберти.

А я буду.

Я хандрю со вчерашнего дня. С тех пор, как я ушла от самого красивого парня на земле и плакала о нём в подсобке сувенирного магазина его отца. Я ужинала в одиночестве в своей комнате, и с тех пор я не разговаривала с Данте, хотя он писал мне и спросил, можем ли мы поговорить.

Я ответила: «нет».

Тогда он сказал: «пожалуйста».

И затем я задумалась над этим.

Но тогда мне не пришлось отвечать, потому что его вызвали на встречу с отцом в Старый Дворец. Так что мне была предоставлена отсрочка. Но она не будет длиться вечно.

Почему быть сильной так чертовски трудно?

Я прижимаю голову к кафелю позади меня и добавляю больше воды в огромную глубокую ванну. А потом ещё пузырьки. Потому что печальная девушка заслуживает пузырьки, чёрт возьми. И мои пузырьки продолжают лопаться. Разве это не прекрасная аналогия моей нынешней жизни? Мои пузырьки лопаются.

Я вздыхаю.

И смотрю на часы на стойке.

8:45

У меня пятнадцать минут, чтобы собраться на работу. Но я чувствую себя истощённой и вялой. Я почти не спала прошлой ночью, перед глазами мутнеет, а мои веки кажутся тяжелыми. Я вижу в зеркале доказательства этому в виде мешков под глазами, когда выхожу из ванны. Ох, отлично. Я не Элена Конту. Я не могу быть идеальной в любой момент дня и ночи.

Я натягиваю одежду, а затем собираю волосы в слабый хвостик.

Мой хвостик вполне может соответствовать моему состоянию духа.

Сущий ужас.

Я тупо иду через дом и говорю «доброе утро» Маринетт, которая смотрит на меня с беспокойством, а затем я встречаю снаружи Мию, когда она поднимается по лестнице.

— Ты выглядишь ужасно, — замечает она.

— Спасибо, — отвечаю я.

— Ты уже поговорила с ним?

Я качаю головой.

— Ты должна это сделать, — говорит она мне.